Какой простор! Книга первая: Золотой шлях
Шрифт:
Общее контрнаступление на Восточном фронте началось в конце июня. 1 июля Красная Армия захватила Пермь и Кунгур, 13 июля — Златоуст, 14-го — Екатеринбург, 24-го — Челябинск. Попытка Колчака удержаться за Уральским хребтом не увенчалась успехом. Рабочие Симского, Миньярского, Катав-Ивановского, Михайловского, Сергинского и других заводов подняли восстание в тылу белых.
Раздумывая над причинами трагической гибели Колчака и его армии и никогда не лукавя перед собой, Деникин пришел к выводу, что Ленин, со своей точки зрения, был прав, выделив Восточный фронт как главный: захват
Деникин успокаивал себя тем, что, воспользовавшись отвлечением главных сил Красной Армии на Восточный фронт, добился полного превосходства на юге страны. «То, что не удалось Колчаку, с божьей помощью сделаю я!» — самодовольно думал Деникин. Он уже видел себя в покоях Кремлевского дворца.
Адъютант кашлянул, прервав раздумье генерала.
— Принесите мне сводку производства военных материалов в Совдепии, — приказал Деникин Гнилорыбову и, обойдя лежащий на полу портрет, пошел в свой кабинет.
Через четверть часа Гнилорыбов постучал в дверь. Кабинет был освещен луной. Деникин устало сидел за роялем и рассеянно играл «Песню без слов» Мендельсона. Седая голова его отражалась в черной глубине открытой рояльной крышки.
— Разрешите. — И, не ожидая ответа, Гнилорыбов подошел к окну, поднял к глазам листки с отпечатанной на них сводкой и принялся читать: — В апреле изготовлено шестнадцать тысяч винтовок, в мае — двадцать одна тысяча, в июле — сорок три тысячи; в апреле большевистские заводы выпустили семнадцать миллионов патронов, в мае — двадцать восемь миллионов, в июле — тридцать четыре миллиона. — Гнилорыбов с каким-то наслаждением, со все возрастающей энергией называл эти цифры.
Деникин прекратил игру и слушал не перебивая, облизывая тонкие губы. Как все генералы, он не любил подсчитывать и ненавидел цифры.
— И все же в телеграмме Совнаркому Украины Ленин рекомендует: под одну винтовку ставить трех солдат… Ленин погубил Колчака! — с истерическим надрывом выкрикнул адъютант.
Деникин исподлобья взглянул на него, не совсем понимая, чего больше в голосе офицера — восторга или ненависти?
— Ваше превосходительство, вы не согласны со мной?
— Н-да! — неопределенно ответил генерал. — Зажгите свет.
Гнилорыбов повернул выключатель, зажмурился от света.
— Бог всегда на стороне многолюдных полков.
— Мы должны присматриваться к Ленину, прислушиваться к каждому его слову — от него вся большевистская премудрость… Он прикончил адмирала Колчака, может погубить и нас, — пробормотал адъютант, видя, как побагровели щеки командующего.
— Все это бредни. В Кремле занимаются созданием чеквалапов — чрезвычайных комиссий по заготовке валенок и лаптей… Вы мальчишка, Гнилорыбов, фендрик, вас надо сечь розгами… Не пройдет и месяца, как мы будем в Москве… Я не Колчак!
Адъютант вытянулся, ногти его впились в кожаный ремень. Спорить было бесполезно. Да и имел ли он право прекословить этому честолюбивому, мнительному, изнервничавшемуся и стареющему генералу? Одно его слово, одно движение пальца — к адъютанта поставят к стенке. Это Гнилорыбов знал лучше, чем кто-либо другой.
XXII
Дивизия,
Состав загнали в темный, глухой тупик и отцепили паровоз. Позванивая котелками, из вагонов стали выпрыгивать красноармейцы. Пританцовывая на земле, они разминали задубевшие от долгого сидения ноги.
Невдалеке темнели едва различимые, пахнущие сырым деревом дома. Глухой старческий голос спросил из аспидной темноты:
— Откуда прибыли, служивые? Никак опять из Сибири?
— Откуда прибыли? Да за такой вопрос и в Чеку угодить нетрудно. Это, дед, военная тайна, — ответил задорный молодой голос — Где тут у вас куб с кипятком? Озябли в дороге, чайком не мешает побаловаться.
Долго путаясь между бесчисленными вагонами с военным снаряжением, пушками и бронемашинами, Лифшиц выбрался на перрон, забитый пассажирами, прошел в комендатуру станции.
Комендант, бородатый матрос в лихо заломленной набекрень бескозырке, отмечал командировочные удостоверения, по которым выдавали хлеб и махорку.
— Долго вы нас здесь мариновать будете? — крикнул Лифшиц, ввалившись в комендатуру и расстегивая портупею.
Матрос рассмеялся.
— Чудак человек, чай пьет, а пузо холодное! Не успел сойти с поезда — и уже в амбицию. До утра наверняка простоите… Вперед пропустили тридцатую Сибирскую дивизию. Хороша дивизия, в ее полках пять тысяч коммунистов. Командует слесарь Блюхер. Ну, что ж ты стоишь? Пей чай — и на боковую. Евтушенко, уступи командиру скамейку, — растолкал комендант спящего красноармейца, налил из бака в железную кружку кипятку и подвинул Лифшицу спичечную коробку с крохотными белыми крупинками сахарина, напоминающими пуговки на Дашкиной кофточке.
— Чай с дороги — хорошо, но мне бы газету. Десять дней печатного слова не видели, — взмолился комдив.
Комендант вынул из шкафа и бережно положил на стол двадцать экземпляров «Правды» за октябрь, напечатанных на плохой желтой бумаге. Лифшиц с жадностью принялся просматривать попахивающие керосином листы.
Газета сообщала о партийной неделе, печатала «страничку красноармейца». Под рубрикой «На защиту революции. Мобилизация коммунистов» приводился список девяноста двух товарищей, которым надлежит сдать все дела по занимаемой должности и явиться в политуправление Реввоенсовета республики, на Сретенский бульвар, дом 6, кв. 34, комната 1, к начальнику инструкторской части товарищу Захарову.
— Не так уж плоха погода на земном шаре. В Англии — забастовка металлистов. В Америке бастуют портовые рабочие. Между Северным и Южным Китаем снова вспыхнула гражданская война, — читал Лифшиц вслух. — Командир кавкорпуса Миронов за измену делу революции приговорен военным трибуналом к расстрелу.
— Да, но ВЦИК, принимая во внимание прежние заслуги и чистосердечное раскаяние, помиловал его, — заметил комендант бесстрастным голосом, и было непонятно, одобряет или осуждает он это решение.