Калеб Уильямс
Шрифт:
Когда против меня предъявлено было все, что только можно было предъявить, мистер Форстер взглянул на меня с огорчением и жалостью и объявил, что теперь пора мне сказать, что я найду нужным, в свое оправдание. В ответ на это приглашение я сказал приблизительно следующее:
– Я невиновен. По-видимому, обстоятельства напрасно говорят против меня. Нет на земле человека, менее способного на то, в чем меня обвиняют. Я призываю в свидетели свое сердце… свое лицо… все чувства, которые когда-либо выразил мой язык.
Я мог заметить, что страстность, с которой я говорил это, производит известное впечатление на всех слушателей. Но тут же глаза их обращались к разложенным перед ними предметам, и выражение лиц менялось. Я продолжал:
– Я утверждаю еще одно: мистер Фокленд не введен в заблуждение,
Не успел я произнести эти слова, как невольный крик негодования вырвался у всех бывших в комнате. Мистер Форстер остановил на мне чрезвычайно строгий взгляд и сказал:
– Молодой человек, подумай хорошенько, что ты делаешь! Право обвиняемой стороны – говорить все, что она считает нужным, и я беру на себя заботу о том, чтобы ты мог воспользоваться этим правом до последней возможности. Но неужели ты думаешь, что тебе послужит хоть сколько-нибудь на пользу, если ты будешь бросать такие дерзкие и недопустимые намеки?
– Искренне благодарю вас за ваше предостережение, – ответил я, – но я хорошо знаю, что делаю. Я сделал это заявление не только потому, что оно – святая истина, но и потому, что оно неразрывно связано с моим оправданием. Я обвиняемая сторона, и моей собственной защите не поверят. Поэтому я призываю мистера Фокленда быть моим свидетелем. Я спрашиваю его: разве вы никогда не говорили наедине со мной, что в вашей власти погубить меня? Разве вы никогда не заявляли, что стоит мне навлечь на себя тяжесть вашего гнева, и падение мое будет непоправимо? Разве вы не говорили мне, что, какую бы правдоподобную или правдивую историю я ни приготовил на этот случай, весь мир станет клеймить меня как обманщика? Разве это не были ваши собственные слова? Разве вы не добавляли, что самозащита мне не поможет? Далее, я спрашиваю вас: разве вы не получили утром, в тот день, когда я ушел, письма от меня, в котором я просил вашего согласия на то, чтобы я оставил ваш дом? Неужели я сделал бы это, если бы бежал как вор? Предлагаю кому угодно согласовать смысл этого письма с теперешним обвинением! Неужели я начал бы с заявления, что желаю оставить службу, если бы источник этого желания был таков, какой мне теперь приписывается? Разве в этом случае я посмел бы спрашивать у вас, почему я обречен на вечную кару?
С этими словами я достал письмо и положил его на стол.
Мистер Фокленд помедлил с ответом на мои вопросы. Мистер Форстер обернулся к нему и сказал:
– Так, сэр, что вы возразите на этот вызов вашего слуги?
Мистер Фокленд ответил:
– Этот способ защиты едва ли требует опровержений. Но я отвечу, что никогда не вел такого разговора, никогда не употреблял таких выражений, не получал такого письма. И, уж конечно, для того, чтобы опровергнуть уголовное обвинение, недостаточно, чтобы преступник отрицал его многословными речами и с самоуверенностью.
Тогда мистер Форстер обратился ко мне:
– Если ты основываешь свое оправдание на правдоподобности своего рассказа, – сказал он, – то позаботься, чтобы этот рассказ был последователен и доведен до конца. Ты не сказал нам, что было причиной того смущения и испуга, в которых, по словам Роберта, он застал тебя, а также – почему ты так стремился оставить службу у мистера Фокленда, и, наконец, чем ты объясняешь, что некоторые предметы, ему принадлежащие, оказались в твоем владении?
– Это правда, сэр, – отвечал я. – Есть в моей истории кое-что, о чем я умолчал. Если бы я досказал до конца, это не пошло бы мне во вред, и настоящее обвинение показалось бы еще более изумительным. Но я не могу – по крайней мере сейчас – позволить себе раскрыть все. Нужно ли приводить какие-нибудь особые причины тому, что я пожелал переменить местопребывание? Вы все знаете печальное душевное состояние мистера Фокленда. Вы знаете суровость, сдержанность и холодность его обращения. Если бы у меня не было никаких других причин, неужели то, что я пожелал уйти от него к другому, может хоть отдаленно навести на подозрение в преступлении? Более существен вопрос о том, каким образом эти предметы, принадлежащие мистеру Фокленду, оказались в моих вещах. На этот вопрос я совершенно не в состоянии ответить. То, что они оказались там, так же неожиданно
Не успел я это сказать, как меня опять прервали невольные восклицания всех присутствующих. Они смотрели на меня так гневно, словно хотели разорвать на куски. Я продолжал:
– Я ответил теперь на все, что выставлено было в доказательство против меня. Мистер Форстер, вы поборник справедливости. Заклинаю вас не нарушать ее в отношении меня. Вы человек проницательный. Взгляните на меня: видите ли вы какие-нибудь признаки виновности? Вспомните все, что происходило на ваших глазах. Можно ли это совместить со здравым умом, способным на то, что теперь мне приписывается? Разве настоящий преступник мог бы держать себя так уверенно, спокойно и твердо, как держу себя я?
Друзья мои, слуги! Мистер Фокленд – знатный и богатый человек. Он ваш хозяин. Я бедный деревенский парень, у которого во всем мире нет ни одного близкого человека. В этом состоит важное различие между нами, но этого недостаточно, чтобы ниспровергнуть справедливость! Подумайте о том, что положение мое не из тех, которыми шутят, что приговор, вынесенный мне сейчас, когда я торжественно уверяю вас, что я невиновен, лишит меня навсегда и доброго имени и душевного покоя, объединит против меня весь мир и, может быть, решит вопрос о моей свободе и жизни. Если вы считаете, если вы видите, если вы знаете, что я невиновен, – выскажитесь в мою пользу. Не дайте малодушной робости помешать вам спасти от гибели своего ближнего, который не заслужил, чтобы хоть одно живое существо стало ему врагом. Зачем нам дан дар речи, как не затем, чтобы выражать свои мысли? Ни за что не поверю, чтобы человек, полный сознания своей правоты, не сумел дать другим почувствовать, что он в ней уверен. Неужели вы не чувствуете, что вся моя душа кричит: я невиновен в том, в чем меня обвиняют!
Вам, мистер Фокленд, мне сказать нечего. Я знаю вас и знаю, что вы недоступны увещаниям. В ту самую минуту, когда вы выдвигаете против меня такое отвратительное обвинение, вы любуетесь моей решительностью и выдержкой. Но мне не на что надеяться с вашей стороны. Вы будете взирать на мою гибель без сострадания, без угрызений совести. Это мое несчастье, конечно, что мне приходится иметь дело с таким противником. Вы принуждаете меня говорить дурно о вас, но я обращаюсь к вашему собственному сердцу, и пусть оно скажет, есть ли в моих словах преувеличение или мстительность?
Так как этим было исчерпано все, что могло быть сказано с каждой стороны, мистер Форстер взял слово, чтобы сделать несколько общих замечаний.
– Уильямс, – сказал он, – обвинение против тебя тяжелое, прямые улики убедительны, совокупные обстоятельства многообразны и поразительны. Надо отдать тебе справедливость, ты проявил большую находчивость в своих ответах, но, к прискорбию своему, ты убедишься, молодой человек, что, как бы находчивость ни была полезна во многих случаях, она ничто против упрямой истины. К счастью для человечества, власть талантов имеет свои пределы, а изобретательность не в силах уничтожить различие между правдой и ложью. Смею тебя уверить, что, если говорить по существу дела, против тебя свидетельствует слишком многое, чтобы все это можно было опровергнуть ложным мудрствованием. Истина восторжествует, и бессильная злоба будет побеждена.
Вам, мистер Фокленд, общество обязано тем, что вы вывели это черное дело на свет божий. Пусть злобная клевета преступника не смущает вас. Рассчитывайте на то, что она не будет иметь никакой цены. Не сомневаюсь, что в глазах всех, слышавших эту клевету, репутация ваша стоит выше, чем когда-либо. Мы сочувствуем вашему несчастью – тому, что вам приходится выслушивать подобную клевету от лица, причинившего вам столь большой ущерб. Но смотрите на себя в данном случае как на мученика за общее дело. Чистота ваших побуждений и чувств не будет запятнана злобой. Истина и справедливость покроют позором вашего клеветника, а вам доставят любовь и одобрение всех людей.