Калифея
Шрифт:
– Заслужил, раз так случилось, – сказал Приам.
– Ты жестокий.
– Нет, я сказал, как есть. Йос не пропадет. Это для любого человека сложно, но пройдет время, он оправится.
– Я бы хотела, чтобы мы за него помолились.
– От моих молитв толку немного, – сказал Приам.
– Как это? Разве ты не молился, чтобы мы были вместе?
Приам повесил голову и неловко улыбнулся.
– Не молился, да?
– А это было обязательно? Я был в себе уверен. Обычно молятся, когда не верят, что получится, начинают надеяться на чудо.
– Нет. Молятся, чтобы получилось так, как будет правильно.
–
– Значит, молился, а сам не верил. Или просил не о том.
– Ну, да.
Комната пахла зеленым чаем и мандариновой халвой из манной крупы. Чай еще остывал, а Приам и Мелита сидели напротив друг друга, и, уже поговорив о разном, оба о чем-то задумались. Каждый хотел произнести слово, но для обоих оно, – нужное, – терялось в немыслимом порядке других – похожих, но неподходящих.
Он взял ее за руку. Между их взглядами поднимался и исчезал чайный пар. Она влюбленно улыбалась.
– Хочу ребенка, – сказала Мелита. – Хочу, чтобы у нас была большая семья.
Приам сделал глубокий вдох.
– Я тут читал на днях лекцию о государствах, как они строились, и как о них говорили разные люди. И вот что мне попалось: «Маленькие машины работают лучше больших, потому что в последних сильнее трение. Так же и с государствами». Эту цитату я взял у Вольтера. А теперь вижу сходства и между государством и семьей. Мы выдерживаем трение, пока наш механизм еще мал, но что будет, когда у нас будут дети? Я не чувствую стабильности, не чувствую почвы под ногами.
– И для чего мы тогда женились? – с трудом сдерживаясь, спросила Мелита.
– Пойдем на воздух, – сказал Приам. – Он встал из-за стола и, взяв чашку чая, направился к выходу. Мелита пошла за ним.
Двор был окружен деревьями, приземистым кустарником и невысоким забором. От ветра скрипели и хлопали ставни. Вокруг холмы тонули в садах, а поодаль ветхие дома из бурого камня возвышались, как вечные самородки. Только некоторые были из побеленного камня, с синими дверьми и окнами. Рядом с домами стояли столы и стулья, горшки с цветами и почтовые ящики.
– Может, спустимся к роднику? – предложил Приам.
– Думаешь, меня это успокоит, и мы забудем, о чем говорили? Шум воды на меня не действует как успокоительное.
– Это не шум, а песня. И тебе должны быть знакомы ее слова, если хорошо прислушаться. Она может даже больше сказать, чем я.
– А тебе самому нечего сказать?
– Ты задала мне сложный вопрос. На него можно дать ответ, обобщающий любые отношения между мужчиной и женщиной, но это будет несправедливо. – Приам отвечал ей медленно и вдумчиво. – Мои чувства к тебе очень личные и глубокие. Возможно, ты будешь рада, если я скажу, что мы женились ради счастья: твоего, моего и нашего общего. Но это только слова, потому что счастье бывает переменчивым.
Мелита наступила на камешек и подпрыгнула от боли.
– Я не понимаю, к чему ты клонишь. И пока мы дойдем до родника, я пролью весь чай.
– Тут осталось не больше двадцати шагов, держись за мной и смотри под ноги.
– Почему бы кириэ Софрону не перенести свои бельевые веревки подальше от тропинок?
Приам разразился внезапным смехом.
– В прошлом году был сильный ветер.
Мелита рассмеялась.
– Он хороший человек, – добавил Приам. – Несчастный и одинокий, и поэтому не такой, как все.
– А что с ним случилось?
– Глухонемой… Никогда не слышал и не обменивался словом с этим жестоким миром. Он и его мать умерли во время ее родов. Только малыш чудом стал дышать спустя час после смерти, в тот момент, когда с ним уже прощался отец, горько оплакивая самых дорогих людей. Местные старушки говорят, что в маленького Софрона вдохнул жизнь Сам Бог и, по уговору, он должен был молчать о случившемся чуде. Малыш не разговаривал… издавал ни звука, и поначалу все думали, что он пребывает в безмятежном согласии с собой и с миром, но прошли месяцы и годы, а он так и не произнес ни слова. Я знаю, что его мучит, но не могу сказать.
– Жаль таких людей. Как он справлялся с трудностями всю свою жизнь? Иногда мы и двух слов не можем связать, чтобы решить свои проблемы, а человек совсем лишен этой возможности…
– Он никогда не показывал своей слабости. Не зря Природа сделала нас чувствительными к боли. Если бы этого не случилось, мы бы ее превзошли.
Мелита склонила голову и тихо вздохнула.
– Ну вот, пришли, – сказал Приам. Он сел на стриженую траву подле родниковой гальки, глотнул чая и поставил чашку рядом с источником.
Мелита села рядом и, опустив глаза, улыбнулась.
– Все-таки здесь хорошо. Слышишь, как птицы поют?
– Да, стоит закрыть глаза и прислушаться к звукам, как тут же отступает тревога.
– Что тебя так тревожит? Ты часто упоминаешь это слово, но я так и не поняла, что тебя так мучит?
Приам коснулся пальцем ее подбородка и повернулся к ней лицом, – ничто так не мучит, как твои глаза, – он поцеловал ее розовую щеку, по которой мелькнул отраженный от воды луч света.
– Давай. Ты же хотел мне что-то сказать?
Вот чего-чего, а этого рассказывать Приам не хотел, но ее любопытство было больше его уклончивости.
– Ну что такое? – спросила Мелита.
– Мать рассказывала, что нам трудно приходилось. Я тогда был ребенком, не понимал, почему отец так редко приезжает домой. Он появлялся раз в год, примерно на месяц, и снова уезжал. Мы как-то сводили концы с концами, а он днями и ночами пахал на разных работах за границей. Однажды он приехал и, пошептавшись с мамой, сказал мне, что мы поедем на горнолыжную базу. Он хотел восполнить этой поездкой недостаток внимания к сыну, теперь я это понимаю. Сезон был в разгаре. И вот с компанией туристов мы разбили лагерь. Я оглядывался по сторонам: всюду люди были одеты в лыжные костюмы, которые отлично держат тепло и были очень хороши на вид. А мы с отцом были одеты как плебеи. Нам предлагали костюмы напрокат, но отец с важным тоном отказывался от любых подношений. К полудню он познакомился уже со всеми, кто был в лагере. Он любил разные рассказы и делился самыми нелепыми из них; придумывал истории прямо на ходу, был в восторге от самого себя. Часть его историй была связана со мной, хотя многие из них я слышал впервые. Ладно, детская часть на этом закончилась. Угадаешь, что могло случиться?