Калифорния - Мы Идем!
Шрифт:
— Ты Майкл, — обратился японец к худому и жилистому ирландцу, — возьми сыновей, еще Патрика и Корнелиуса, и отведи всех уцелевших лошадей к каравану. Позови докторов, нет, только одного Пауля. Марта пусть занимается Салливаном. Потом идите вперед, к нам. Возможно, там за склоном будут еще лошади…
Сэтору предполагал, что индейцы, нападавшие из засады впереди, не пришли сюда пешком. Поэтому добавил в конце своей речи:
— Мы с Айвеном, Дэвидом и отцом Уильямом сейчас идем туда, к торговцу и месту засады.
Сначала подошли к месту, где у большого камня лежал труп несчастного торговца.
Когда
Отец Уильям, кюре, остался стоять около погибшего, приготовившись читать молитву, а трое друзей прошли дальше за каменный выступ, чтобы осмотреться.
Нашли только примятую траву в месте, где устроились нападавшие, и чуть дальше за поворотом — примятую траву и помет в месте, где стояли лошади. Видимо, с ними остался кто-то из индейцев, и у него было достаточно времени, чтобы быстро покинуть это место.
Теперь вокруг места битвы наступила полная тишина. Все потихоньку отходили от стресса и начинали заниматься делами. Оружие индейцев, что собрали, выложили на траве перед фургонами. Том, молодой негр, остался без хозяина. Вместе со старым Патриком они начали хоронить торговца тут же, немного в стороне от тропы, отыскав мягкую почву.
Оценили свои потери, которые тоже были. Пастору острое лезвие наконечника копья сильно рассекло мышцу на плече. Не успел до конца увернуться от копья. Но если бы просто стоял, то получил бы лезвие копья в грудную клетку. Верно говорят, что нельзя во всем уповать на Господа.
Отца Салливана уложили в фургоне врачей, так как Пауль с Мартой сообщили, что нужно зашивать рану.
В четвертом фургоне стрела, пущенная навесом, пробила тент и впилась в ногу одиннадцатилетней Магды Рихтер, единственной и любимой дочери оружейного мастера. К счастью — неглубоко, всего на пару дюймов вошла стрела и наткнулась на кость. Стрелу вытащили врачи, рану промыли, девочку перевязали, велели не двигаться и оставили под присмотром ее матери Берты. Все боялись ядов или заражения.
Юного Адольфа, уложившего в ближней перестрелке двух индейцев, шумно рвало за колесом. Тот стоял на коленях, а его родители и двенадцатилетняя сестра суетились рядом, помогая и успокаивая словами и руками. На их лицах, понятно, все это отражалось не лучшим образом.
Потери среди животных также были. Глава каравана Август увидел, что один вол его фургона, шедшего под номером один в караване, лег на землю. При осмотре нашли входное отверстие от пули в груди, которая вошла, и остановилась где-то внутри. Стало понятно, что один вол из его упряжки потерян. На время в фургон запрягли вола из последнего фургона, где остался один Том. Этот, четырнадцатый фургон, пойдет с двумя животными. Они легко справятся, а третий вол пойдет сзади запасным. Тягловое снаряжение на двух животных взялись быстро переделать Генрих с Алоисом.
Лошадей получилось много, и их можно также запрячь, если такая нужда возникнет в пути.
Когда закончили со сборами и были готовы идти дальше, слева впереди, на
— А долго ли пролежит человек, пока не сгниет полностью? — спросил Том старого негра. Они стояли с лопатами у свежей могилы.
— Лет шесть или восемь может пролежать. По-разному… Бывает, что и трех лет за глаза хватает…
Ждали, когда подойдут все взрослые из каравана и падре прочитает молитву. У католиков нет строгой даты, когда следует хоронить усопших, все зависит от решения близких. Также принято хоронить мужчину в темных одеждах, но похоронили без гроба и в той одежде, что была в момент смерти. А Рольф был католик.
— …Бог не есть Бог мертвых, но Бог живых. Ибо у Него все живы! — таковы были последние слова отца Уильяма на общей христианской панихиде по усопшему. Стояли молча, лишь у женщин и девушек при последних словах Уильяма выступили скупые слезы.
— Вперед! Пошли! — минут за двадцать управились, и когда разошлись по местам, тишину нарушила команда Августа, продублированная по цепочке.
Фургоны начали движение, перестроившись в одну колонну.
— Ты посмотри, Уильям! — негромко сказал пастор Салливан, который теперь лежал с перевязанным плечом в своем фургоне. — Столько событий, а люди через час готовы идти дальше. Никаких истерик от женщин, про мужчин и молодое поколение вообще ничего плохого не скажешь!
— Обычное дело, друг мой. Опасности одних закаляют, а других сводят с ума, что ты сегодня и наблюдал в начале боя. Как хорошее вино — одним оно кружит голову, а другим только пучит живот. И природа людей такова, что они ко всему могут приспособиться. И даже смерти перестают бояться, церковь наблюдала это неоднократно…
День заканчивался, солнце клонилось к закату, он был безоблачным и жарким настолько, что дорога впереди от нагретого воздуха плыла в мареве. Но с остановкой сегодня задержались. Караван стремился пройти как можно дальше от этого места.
Вечер. По сигналу к ужину постепенно собрались все колонисты, кроме занятых в караулах. Сигналом стали звонкие удары по пустому котлу. Тем же способом объявляли сбор на воскресную молитву.
Сидели усталые, молча жевали кашу из кукурузной муки с кусочками вяленого мяса, пили чай из кружек, который по первой просьбе дежурные подходили и подливали каждому из большого чайника. Это стало традицией — таким способом оказать уважение любому участнику совместной трапезы. Будь то взрослый, или самый младший из детей.
Веселья не было в помине, тем более после похорон. Обсуждали прошедший бой без бурных эмоций.
— А что вы хотите, друзья, — спокойно добавил герр Август к сказанному Генрихом о револьверах. — Появление капсюльных револьверов системы сэра Кольта изменило баланс сил.
— Именно так, господа, — заметил Дэвид. Может быть, вы слышали о техасских рейнджерах. Два года назад их командир Джек Хейс, в двадцать три года, кстати, успешно применял эту тактику и новое оружие, что позволяло побеждать и индейцев, и бандитов, и мексиканцев в борьбе за Техас, находясь в явном меньшинстве.