Калифорния на Амуре
Шрифт:
Прокунин пожал плечами: Загорский волен поступать, как считает нужным. В конце концов, их совесть чиста, они вывели китайцев с прииска. А уж что они будут делать дальше, это, в конце концов, не их забота.
Надворный советник покачал головой. На его взгляд, в этом рассуждении был изъян. Ради китайских старателей русские желтугинцы подвергли себя безусловной опасности. Их задачей было не просто вывести китайцев, но спасти им жизнь. Если же сейчас до них доберутся манегры, окажется, что все их усилия – насмарку.
– Китайских старателей хорошо бы по крайней мере переправить
Однако, как верно заметил слушавший этот разговор Ганцзалин, человек предполагает, а Бог все равно все делает по-своему. Не прошло и получаса, как из конца процессии, где шли китайцы, явился гонцом старичок Еремей Курдюков. Вид у него был взволнованный и запыхавшийся.
– Винта дали косоглазые, – тяжело дыша, проговорил Курдюков в ответ на молчаливый вопрос Загорского.
Прокунин нахмурился и велел ему говорить по-человечески, а не на диком каторжном наречии. Но прежде, чем старичок перешел на человеческий язык, надворный советник уже все понял.
– Хочешь сказать, что китайцы пошли своей дорогой? – спросил он Курдюкова.
Тот кивнул. Именно так – дали винта, да и пошли своей дорогой. Загорский покачал головой. Жаль, очень жаль. Но, как говорится, насильно мил не будешь и, тем более, насильно никого не спасешь. Теперь у них частично оголился тыл, и это нехорошо. Ему кажется, что они с самого начала сделали ошибку, выведя вперед все руководство Желтуги. Нужно, чтобы кто-то из них находился в конце процессии, а кто-то оставался в авангарде.
Прокунин кивнул: верная мысль, нужно разделиться. Он отправится в хвост желтугинского обоза, а надворный советник с Ганцзалином пускай остаются на передовых позициях. По совету Загорского они решили сдвинуть большую часть подвод вперед: случись чего, им удобнее будет держать оборону.
На том и порешили. Обменявшись рукопожатиями с Загорским и Ганцзалином, Прокунин направился в хвост их обоза. Спустя минуту могучая фигура его затерялась под сводами засыпанного снегом угрюмого леса. Загорский и помощник задумчиво глядели ему вслед, пока мимо медленно текли подводы и люди.
– Мне одному кажется, что мы видим его в последний раз, или вам тоже? – спросил китаец.
Загорский слегка поморщился и посоветовал Ганцзалину упражнять свои пророческие таланты в другой раз и в другом месте. Сейчас перед ними ясная, хоть и не очень простая задача – живыми и невредимыми довести приискателей до станицы Игнашиной.
– Что же тут непростого? – удивился помощник.
Словно бы в ответ на его вопрос из чащи раздалось дикое гиканье, рев и стрельба. Среди приискателей немедленно началась паника.
– Манегры! – кричали люди. – Манегры! Спасайся, кто может!
Особенно страшным казалось то, что врага не видно за деревьями, стоявшими вдоль дороги – слышны были только дикие, почти звериные вопли и пальба. Прилетавшие невесть откуда пули язвили и убивали старателей, они с криками и бранью падали на взбаламученный снег, который покрывался грязью и кровью. Кто-то прятался за лошадьми и телегами, но и это не спасало – манегры стреляли и слева, и справа от дороги,
– Отставить бежать! – рявкнул Загорский, и голос его прогремел под сводами леса, как труба архангела. – Слушай мою команду! Всем перейти на правую сторону дороги. Лечь. Развернуться к лесу, к правой стороне. Целься в чащу. Заряжай! Товсь! Беглым огнем – пли!
Приискатели, повинуясь железной воле надворного советника, открыли беспорядочный, но беглый огонь по лесу, точнее, по правой его стороне. Теперь слева их прикрывали от пуль лошади и подводы, и им не было нужды сражаться сразу на два фронта. Это, пожалуй, был единственный способ остаться в живых. Загорский заметил, что с правой стороны огонь манегров был не такой сильный и решил, что лучше сражаться с более слабым отрядом врага. Благодаря мощному отпору, старателям довольно быстро удалось подавить огонь неприятеля, шедший с правой стороны, однако слева он только усиливался. Еще немного, манегры перегруппируются – и желтугинцам придется худо.
Положение усугублялось тем, что авангард желтугинской колонны, которым руководил Загорский, оказался отрезан конниками-манеграми от основного отряда желтугинцев, поэтому уповать на помощь им не приходилось. Выстрелы слева на время затихли – очевидно, манегры перегруппировывались перед новой атакой
– Надо очистить правую сторону, – Загорский смотрел на Ганцзалина.
Тот кивнул, подхватил винчестер, исчез в чаще. Он знал, что делать. Сейчас он зайдет в тыл манеграм, которые еще оставались с правой стороны и отвлечет их внимание на себя. Те же, кто остался от авангарда желтугинцев, проберутся в лес, и станут так же невидимы для врага, как враг сейчас невидим для них.
Очень скоро с той стороны, куда ушел Ганцзалин, раздались отдельные выстрелы. Загорский хорошо знал, что сейчас там происходит. Один за другим, пораженные ударами какого-то невидимого и беспощадного демона, манегры падают со своих лошадей. Вот с правой стороны сухо и беспорядочно защелкали винтовки манегров, треск этот перемежался одиночными гулкими выстрелами ганцзалиновского винчестера. Вот все замолкло.
– В лес, – скомандовал Загорский, и уцелевшие после перестрелки старатели послушно поползли с дороги в чащу, оставляя на произвол судьбы и лошадей, и телеги, и все взятое с собою добро.
Спустя несколько секунд опомнившиеся манегры, прятавшиеся с левой стороны дороги, открыли ураганный огонь, но было уже поздно – желтугинцы попрятались в чаще и разглядеть их за деревьями было трудно.
Из чащи бесшумной тенью явился Ганцзалин и сообщил, что в тылу все чисто.
Это была хорошая новость. Но была и плохая. Во время перестрелки желтугинцы израсходовали почти весь свой боеприпас. Немало патронов осталось в подводах, но они теперь были для желтугинцев недоступны.
Это очень скоро поняли и манегры. Постреливая в сторону врага, они быстро перемещались на своих лошадках среди деревьев, и постепенно надвигались на противника, залегшего в снегу и огрызавшегося отдельными неуверенными выстрелами.