Калигула или После нас хоть потоп

Томан Йозеф

Оба старика наблюдают друг за другом. Глаза застывшие, стеклянные, неподвижные. Два старых друга-врага. Оба играют самую большую игру: на жизнь.

Император медленно поднимается, встает, тяжело опираясь о палку, не обращая внимания на то, что грек это видит.

Фрасилл не склоняет головы, не прячет глаз, в которых трепещет светлая пыль Млечного Пути. Его взгляд становится внезапно бодрым и веселым.

Тиберий сообразил: этот толкователь воли звезд снова понял, о чем я думаю! Почувствовал, что я не стану его убивать! Понимает ли он,

почему я такой, какой есть? Ах, нет, это не та простая душа, в нем нет той капли человеческого сочувствия, в которой я нуждаюсь. Это слуга и ничего больше.

Как мой советник. Как Харикл. Но он действительно преданный слуга".

Император раскрыл объятия. Грек почтительно обнял его и не колеблясь прижался щекой к лицу, обезображенному лишаем. Император впал в меланхолический экстаз:

– Я никогда тебя не обижу, друг. Ты вена. питающая мое сердце, ты кровь моих жил. Ты преданный. Тебе одному я верю…

Фрасилл обнял колени императора. Тиберий приказал ему встать.

– Мне хотелось бы еще пожить, Фрасилл. Продли мою жизнь. На три года!

Всего на три года! Как, скажи, как ее можно продлить?! За каждого, кого пошлю на смерть, получу ли я день жизни? Скажи! Должен ли я, согласно старым преданиям, освежаться человеческой кровью. Посоветуй! Должен ли я ее пить, чтобы жить?

Грек усадил трясущегося императора в .кресло и отрицательно покачал головой. Тиберий закричал в гневе:

– Ах, я же знаю, ты трус, ты смешной филантроп, ты как Нерва! Тебе тоже не нравится, когда течет людская кровь. Тебе и голубиной крови жаль, невинная ты душа. Но разве в этом Вавилоне лжецов можно поступать иначе?

Разве может кто-нибудь выхаживать голубей на крыше, когда на ней приготовлена западня?

Черное, зловещее море монотонно шумело внизу.

Император расчувствовался:

– Ты знаешь, почему я такой жестокий, не так ли?

– Тебя сделали жестоким, – ответил Фрасилл. – Я знаю твою жизнь.

Жизнь полную страданий и горестей. Я знаю это…

– Не только ты. Я недавно слышал, что обо мне каждый знает все…

– Это не так, мой император. Они знают только то плохое…

– Что это "то плохое"? – повысил голос Тиберий.

Астролог сказал настойчиво:

– Не убивай легкомысленно, мой император! В каждом человеке есть что-нибудь прекрасное, в нем есть хотя бы искра от олимпийских богов, и ее жаль.

Тиберий слышит тихий, проникновенный голос звездочета, и старый, скептик спрашивает:

– Может ли дерево, которое сто лет росло от корней к кроне, внезапно начать расти от кроны к корням?

– Дерево не может. Но человек – человек может все, что захочет.

Долго молчал император. Потом схватил хрустальную чашу:

– Выпей, грек, за то, чтобы остаток моих дней не был черным. Если для истерзанного и измученного вообще возможно счастье, я сказал бы, выпей за мое счастье.

Астролог возлил из чаши:

– В честь Эскулапа и за твое счастье, цезарь!

Он пил жадно, большими глотками, стараясь запить

эту минуту одурманивающим напитком, притупить вином пережитый страх.

– Есть у меня еще кое-что в мыслях, Фрасилл. Есть у меня еще одно желание – ты знаешь, очевидно, о нем, мой всевед?

Как мог Фрасилл не знать об этом желании. Право, не надо обращаться к звездам, чтобы понять, почему старый император много раз посматривал в направлении, где бьется сердце империи – Рим. Но Фрасилл, верный своему "удивительному" призванию предсказателя, на этот раз не захотел проявить своей проницательности, а попросил императора быть спокойным и сосредоточенно посмотрел на горизонт.

Император напряженно ждал.

Медленно глаз звездочета скользнул по созвездиям от Лиры к Лебедю, от Персея к Кастору и Полидевку, от Дракона к Скорпиону.

Медленно собирался астролог с мыслями, наконец сказал спокойно:

– Ты мечтаешь вернуться в Рим, мой цезарь.

Тиберий мрачно поглядел на Фрасилла и произнес тихо:

– Человека на старости лет тянет туда, откуда он вышел… – Потом более настойчиво:

– Должен ли я вернуться в Рим?

Фрасилл вздрогнул. Опасный вопрос. Он ждал его и боялся ответить.

Вернуться в муравейник, который он твердой ногой попирает изо дня в день, который он восстановил против себя смертными приговорами и конфискациями?

Но он этого хочет. Это его последнее желание. Он снова поднял глаза к сияющим планетам. Констелляция плохая. Гемма в созвездии Короны имеет цвет свежей крови. Но он хочет вернуться, говорит себе Фрасилл. Мир вздохнет раньше. Вздохну и я…

Фрасилл видел в глазах императора такое страстное желание услышать положительный ответ, что уже хотел было согласиться. Но не смог.

Почувствовал жалость к человеку, который всю свою жизнь не знал счастья, который не знал, что такое радость, не умел смеяться. И жалость оказалась сильнее страха.

– Уж коли речь идет о деле таком важном, я должен сказать тебе, мой цезарь, всю правду, даже если она тебя огорчит или разгневает. Не возвращайся в Рим.

– Против меня готовится заговор?

Тиберий имел в виду Сервия Куриона. Говорят, у него собираются оппозиционеры. Об этом ему сообщил доносчик. Однако Макрон уверял, что сборища бывают у ростовщика Авиолы. Точных доказательств нет. Но удар нужно будет нанести внезапно. По кому? По Сервию? Авиоле? Пусть так или иначе, ясно одно, что в Риме Тиберию не избежать интриг.

Фрасилл не сказал ни да, ни нет. Снова посмотрел на звезды:

– Рим – горячая земля, мой цезарь. Рассадник страстей. Самая сильная страсть – это ненависть. Она не дает покоя людям, ослепляет их, оглушает…

– Сентенции оставь при себе, – сказал император неприветливо. – Что тебе говорят звезды, это я хочу слышать!

– Рак стоит в связи с Гидрой, мой господин…

– Это означает…

– Тысячеглавая гидра стоит против тебя. Словно миллионы муравьев, готовых обглодать мясо до самых костей…