Калина Интернешнл
Шрифт:
– Привет, – Джайса помахала ей рукой. – Иди сюда!
– Привет, – Кристина осторожно приблизилась и улыбнулась. – Почему ты сидишь на подоконнике?
– А что нельзя? Ты мне запретишь? – Джайса лукаво взглянула на нее своими огромными зелеными глазами, обрамленными густыми ресницами, искусственными, разумеется. – Ты ведь теперь хозяйка в этом доме!
– Да брось, какая из меня хозяйка! – Кристина махнула рукой и покраснела, – Конечно, сиди, где угодно. Просто, мне показалось это немного странным. Обычно тут никто не сидит.
– Я люблю сидеть на подоконнике. Но ты права. Я странная. Так считают все.
Кристина промолчала,
– Знаешь, я подумала, что мы могли бы с тобой стать подругами! Смотри, – она принялась загибать изящные тонкие пальцы, унизанные тяжелыми кольцами, – Мы примерно одного возраста. Это раз. Нам всегда есть о чем поговорить. Это два. Ты – единственная, кто поддержал мое желание быть моделью. А я – ваш брак с Антонио. Это три. Кроме того, мы обе – жертвы общественного мнения. Меня все считают дурочкой, а тебя – хитрой стервой. Это четыре. Разве не повод стать подругами?
– Во-первых, я не считаю тебя дурочкой, – протестующее начала Кристина, но Джайса перебила ее.
– Брось! Ты первая же и должна считать! Ты умнее их всех вместе взятых. Умнее всех в этом доме! Ты же преподавала математику, а я даже в младших классах не могла решить ни одной задачки! Да что там, сама знаю, что я, и правда, дурочка. Ну и что в этом такого? Всем что ли быть умными! Зато я красавица. К тому же, я ведь тоже не считаю тебя хитрой стервой. Ну, если только немного хитроватой… и стервоватой…
– Но… я вовсе не хитровата. И совсем не стерва, – растерянно покачала головой Кристина.
– Ты просто пока себя не знаешь! Ну! – Джайса протянула ей руку. – Так что насчет дружбы?
Кристина улыбнулась и сжала протянутую руку девушки. Ей так нужна была подруга, хоть один человек, кому можно если не довериться, то хотя бы перекинуться словом в этом доме! Она бы мечтала перевезти сюда маму, но той будет слишком тяжело в этой атмосфере всеобщей ненависти, где воздух словно пропитан ядом… она сама не осталась бы здесь ни одного дня, если бы ни муж!
Кристина вздохнула.
– Ладно, Антонио вернулся, ждет меня в комнате. Уже поздно. Я пойду.
– Отличного вечера, – с готовностью кивнула Джайса. Когда та уже скрылась за поворотом, она снова окликнула, – Кристина! Эй!
Кристина вернулась и высунулась из-за угла.
– Отвечая на твой вопрос – почему я сижу на подоконнике. Потому что жду Франси. Он сегодня должен петь серенаду. Он немного провинился, приударил за Марией Конте. Не знаю, как далеко у них зашло. Но теперь посылает мне цветы, поет серенады и приглашает на романтические свидания. Потом идем ужинать!
– Надеюсь, серенада и ужин понравятся тебе! – Кристина подмигнула новой подруге. – Спокойной ночи.
– Спокойной ночи! – безмятежно откликнулась Джайса, грациозно повернулась и принялась вглядываться в темноту ночи, благоухающей пьянящим ароматом цветущих апельсиновых деревьев, в надежде разглядеть силуэт своего поклонника. Франси, сын богатого бизнесмена, владельца сети модных домов не так уж сильно интересовал ее, но Джайса относилась к своим многочисленным поклонникам с болезненностью коллекционера и не согласилась бы отпустить ни одного. Ведь у нее было много свободного времени и совсем никаких целей,
Разве такой была жизнь эмигрантов, тех, кто переехал в Европу, пытаясь сбежать от бедности и безысходности, надеясь обрести лучшую жизнь! Надежды сбылись не у всех, мало кто сумел найти себя в новой среде: хорошенькие женщины подыскивали немолодых, неприметных мужей, лишь бы удержаться в стране, лишь бы получить заветное гражданство. Кто-то так и не справился с изучением языка и был вынужден трудиться на самых тяжелых работах: на стройках, в рыбных магазинах, стоя по колено в отрезанных хвостах и чешуе с раннего утра до поздней ночи, на апельсиновых и миндальных плантациях, на винодельнях и маслодельнях. Уборка чужих домов уже считалась престижной работой среди эмигрантов, потому что требовала хотя бы примитивного знания испанского, и довольно скоро такой работой смогла похвастаться Татьяна Серова, мать Кристины. Они убирала по два-три дома в день, что позволяло хоть немного сводить концы с концами, в то время как отец почти сутками трудился на стройках.
Они ютились в крошечной квартирке-студии, Кристина спала на балконе, куда ей установили кровать, а через несколько лет, когда девочка подросла, отец смастерил загородку между балконом и остальной комнатой, подарив таким образом дочери намек на уединенность. Однако ее письменный стол стоял в общей комнате, поэтому Кристина всегда очень торопилась закончить уроки побыстрее, до прихода родителей, что делало почти невозможными для нее игры с другими детьми, если только в школе и в выходные.
Семье Серовых еще повезло: у них была всего одна дочь. Но многочисленные соседи: русские, украинцы, молдаване и румыны, те, у кого было двое, трое детей, жили в сходных условиях, спали в одной комнате, делали уроки по очереди, ведь стол бы один, и старались проводить как можно меньше времени дома – просто потому что не помещались там.
А совсем рядом находились апартаменты, где жили беженцы из африканских стран, пакистанцы, арабы и многочисленные марокканцы. Их квартиры отличались шумностью, большим количеством проживающих, громкими играми детей, а еще горами мусора, которые не успевали выметать уборщики, раз в неделю избавлявшие квартал от накопившейся грязи и отходов. Многие к тому же держали домашних животных, с ними гуляли здесь же, во дворах и на улицах, – до ближайших парков было далеко, – поэтому ходить по мостовым требовалось осторожно, чтобы не угодить ногой в нечистоты.
Кристина с детства приучила себя к осторожности и не только там, где требовалось смотреть под ноги, но и там, где требовалось смотреть вокруг. Она сторонилась марокканских подростков, с явным недобрым интересом поглядывающих на белокожую рыжеволосую девочку, приучила себя возвращаться домой засветло, избегала пустырей и темных проулков, где водили дружбу эти компании, опускала глаза, когда случалось пройти мимо, старалась не носить открытую одежду. Эту привычку носить строгую, закрытую одежду она сохранила на всю жизнь, тем более удивительно, что в таком образе, приставшем скорее выпускнице монастырской школы, а не юной красавице, девушка привлекла внимание графа. Видимо, он был уже в том возрасте, когда можешь видеть не только сквозь одежду, но и сквозь кожу, сквозь ткани тела, проникая взглядом в те сокровенные уголки, где прячется от посторонних пугливая субстанция, именуемая душой.