Калинов мост
Шрифт:
– Зачем звал? – прозвучал откуда-то снизу утробный голос.
– Так вот, вашество, – залебезил циклоп. – Бог Велес пожаловал. Повелитель подземного царства, хи-хи.
– Сожри, – коротко бросил монстр и исчез с экрана.
– Это кто ж такой? – потрясенно спросил Вацлав Карлович Крафт.
– Гекатонхейр, естественно, – отозвался циклоп, тоже изрядно струхнувший при виде подземного сторокукого чудовища.
– Это ты при нем собачкой служишь? – полюбопытствовал Ключевский.
– А хоть бы и собачкой, – хмыкнул циклоп. – Кто он, а кто я. Когда они восстанут из земных глубин, рухнут горы и звезды
Заявление циклопа не показалось мне в эту минуту преувеличением. Было в этом гекатонхейре нечто внушающее страх и уважение, да и слава о них шла дурная. Все монстры, которых мне доводилось видеть прежде были порождены атлантами, но эти явно выбивались из общего ряда. Я не уверен даже, что они порождение нашей старушки Земли, скорее уж гекатонхейры пришельцы из Космоса.
– Ну, лягушки, пришел для вас последний час, – прохрипел циклоп, сверкая своим единственным покрасневшим глазом. – Я хоть и не шибко голоден сейчас, но приказ есть приказ.
– И что же, даже кильки не попробуете? – заискивающе проговорил Морава. – А я для вас расстарался. Десять банок деликатесного продукта. Пища богов, можно сказать.
Циклоп склонился над столом, взял огромной лапищей консервную банку и поднес к носу. На его, с позволения сказать, лице появилась гримаса отвращения. Тем не менее, он сунул в банку толстенный палец, а потом облизал его.
– И боги едят такую гадость? – спросил он у Моравы.
– А как же, – удивился тот. – Для усиления потенции.
– Какой еще потенции?
– Умственной, – пояснил Морава. – В рыбе содержится фосфор весьма полезный для работы мозга.
– Да у него мозгов нет, – засмеялся Ключевский. – Зачем ему фосфор?
– Но ты, лягушка, – обиделся циклоп. – Тебя не спрашивают.
Консервы он сожрал все. Морава только успевал открывать ему банки. После чего циклоп впал в задумчивость. Видимо, переваривал ценный продукт. На морде его в этот момент читалось удивление, потом удивление сменилось гримасой боли. Одноглазый монстр покачнулся и рухнул подрубленным дубом на каменный пол, едва не придавив при этом неосмотрительно выбравшегося из-под стола Каменюкина. Из разинутой пена повалила как из огнетушителя. Циклоп пару раз дрыгнул правой ногой и затих.
– А что такое? – изумился Морава. – Что это с ним?
– Сдох, – констатировал Крафт, приподнимая веко над единственных глазом придурка. – Ты что, яд туда подсыпал?
– Я вас умоляю, – взвился Морава. – Качественный продукт! Фирма гарантирует. Ни сном, ни духом.
– Может у них срок годности истек? – предположил Василий.
– Что значит, истек, я же одну банку на ваших глазах съел еще в доме Поклюйского. Отличный продукт.
– Срок годности истекает аж в две тысячи десятом, – сказал Михаил, осматривая консервную банку.
– Мало ли что напишут, – стоял на своем Василий. – Ты на этого посмотри.
Циклоп действительно выглядел не ахти как. В том смысле, что это был законченный покойник, не подающий никаких признаков жизни. Жалеть мы его, конечно, не собирались, но объект отравления, как выразился, Василий был налицо, и надо было разобраться, кто повинен в этом преступлении.
– А я ведь тоже попробовал – сказал побелевший как полотно Каменюкин. – Самую малость, когда банку открывал.
– Какую малость! –
– Под столом, – прошелестел посиневшими губами несчастный Каменюкин. – Это я от волнения. Думал, что если сейчас помру, то хоть не голодным.
Каменюкина мне было искренне жаль, ну хотя бы потому, что верный сподвижник Кабанова не был циклопом. Да и смерть ему выпала какая-то нелепая. Это ж надо такому случиться – отравиться отечественными консервами в замке одноглазого чудовища, если и известного в нашем мире, то только со слов древних греков, не отличавшихся особой правдивостью. Скажи кому, не поверят. Чего доброго объявят лгуном. Да и какие могут быть циклопы, а тем более гекатонхейры в наше время? Мы положили несчастного Каменюкина на стол и собрались вокруг, чтобы проводить его в последний путь. И довольно долго его провожали. Прошло уже часа полтора, а отравившийся килькой субъект продолжал как ни в чем ни бывало пучить на нас глаза и вздыхать о своей бездарно погубленной жизни.
– Все, – сказал потерявший терпение Марк Ключевский, – вставай покойник, нечего дурака валять. Если бы действительно хотел помереть, так уже давно бы помер.
Каменюкин обиделся и даже попытался опровергнуть заключение сира Марка де Меласса о собственном здоровье, но понимания у окружающих не встретил. Да и трудно было поверить, что этот ражий детина с порозовевшим от долгого лежания на столе лицом способен нас покинуть в ближайшие лет пятьдесят.
– Вот ведь люди, – обиделся на Каменюкина Ираклий, – их даже отрава не берет. Бери пример с циклопа, Леха. Дрыгнул ногой, брызнул слюной и нет его.
Стремительно улучшающее самочувствие Каменюкина навело всех присутствующих на мысль, что мы поторопились обвинить в недобросовестности производителей кильки в томате. Продукт был качественным, а повинен во всем был сам циклоп, который решил полакомиться деликатесом, опасным для его желудка.
– Что позволено Аполлону Гиперборейскому, то не позволено циклопу, – сказал Вацлав Карлович Крафт, и с его выводом согласились все.
Разыгравшаяся в замке драма странным образом подействовала на наши желудки. У всех вдруг разыгрался аппетит, который утолить было нечем. Не сумевший умереть от кильки Каменюкин начал умирать от жажды. Мы разбрелись по замку в поисках воды и питья, но, увы, ничего съедобного так и не обнаружили. Циклоп сказал нам правду по поводу баранов. Шашлык в замке делать было абсолютно не из чего. Видимо, этот одноглазый монстр действительно питался человечиной.
– Я тут дверь обнаружил в подвале, – сказал нам Ираклий Морава. – Очень надежная дверь, дубовая, такие обычно ведут либо в винные погреба, либо в кладовую с запасами пищи. К сожалению, мне не удалось ее открыть.
– Веди, – распорядился Михаил. – Если не поужинаем, то хоть разомнемся.
Мне, честно говоря, уже надоело бродить по негостеприимному замку, но с другой стороны, сокровища, хранившиеся за дубовой дверью, могли принести отраду моему истосковавшемуся по общению желудку. Видимо, мои спутники рассуждали так же как я, поэтому мы отправились к загадочному хранилищу гурьбой и с удивлением уставились на роскошные врата, изукрашенные иероглифами, рисунками и прочей того же вида ерундой.