Калиостро
Шрифт:
И далее в течение часа Калиостро, все более увлекаясь и погружаясь в подробности, рассказывал зачарованным слушателям о причудливой обстановке, в которой принял их Сен-Жермен, о таинствах, открытых им…
На следующий день по всему Страсбургу ходил рассказ о таинственном посвящении в ложу и еще более таинственных событиях в замке графа Сен-Жермен.
А через два дня к Лоренце явилась депутация самых молодых и красивых страсбургских дам с просьбой открыть дамскую ложу Изиды. При этом первое заседание ложи непременно должно состоять из «посвящений» и «испытаний». Прелестные дамы города Страсбурга особенно настаивали
Калиостро прожил в гостеприимном Страсбурге целых три года — редко он так долго засиживался на одном месте. Здесь же он приобрел в одном лице влиятельного друга и покровителя — кардинала Луи Рогана, страсбургского епископа.
Но и тут нашлись недоброжелатели. Кстати, а вернее, некстати объявился в городе и давний заклятый враг Калиостро — палермский ростовщик Марано. Так или иначе, Калиостро покинул Страсбург.
Лионское предостережение
После отъезда из Страсбурга великий маг посетил Бордо и осенью 1784 года приехал в Лион.
Он продолжал размышлять над разногласиями между масонами. Его по-прежнему увлекала мысль собрать всю братию под одно крыло и всех привести к «египетскому» соглашению, дабы самому встать во главе общего движения и тогда… Голова кружилась от мысли, что было бы дальше! Что монархи? Что святейший отец были бы тогда в сравнении с ним, Калиостро?
Но пока главным его занятием оставались лечение и организация обществ. В Лионе открывалась уже двенадцатая ложа. Кроме того, там существовали последователи Сведенборга и мартинисты. В Лионе уже знали о страсбургской деятельности графа и с нетерпением ожидали его прибытия.
В тот же день в честь приезда Калиостро было устроено факельное шествие. Перед гостиницей, где он остановился, исполнили серенаду. Девочки в белых платьях поднесли по букету графу и графине; их наперебой приглашали на обеды и засыпали подарками. Влиятельные люди заискивали перед новым учителем. Впрочем, Лоренце здесь казалось скучновато после Варшавы и Страсбурга.
Вскоре открылась новая ложа — «Победительной мудрости». Открылась подписка на сооружение здания храма в Бротто. Пик лионской славы графа пришелся на среду 24 ноября 1784 года, когда на собрании братьев Калиостро вызвал тень недавно скончавшегося Проста де Ронэ, и все ее отчетливо видели, и она говорила со всеми и всех благословила. Прост де Ронэ умер в полной бедности, раздав все свое огромное состояние бедным и различным благотворительным обществам. Так что появление почтенной тени вызвало слезы волнения на глазах у собравшихся братьев. Все обнимались, плакали, бросались к ногам Калиостро и даже, выходя на улицы, делились своей радостью с прохожими.
Но именно в ту ночь, как повествует одна из легенд, Калиостро, вернувшись домой, почувствовал, что находится в своем кабинете не один. Слабое мерцание исходило оттуда, где стояли стол и книжный шкаф. Граф зажег свечу и увидел Альтотаса. Почтенный старец обратился к Калиостро с предупреждением:
— Граф, проверьте свое сердце, вспомните вашу деятельность и только тогда, если найдете, что она никогда не была продиктована корыстью, тщеславием, гордостью или властолюбием, — только тогда ее продолжайте.
При этом Альтотас сообщил, что говорит не от собственного
— Граф Калиостро, не увлекайтесь честолюбием, не вступайте в интриги политические или корыстные, не пускайте пыль в глаза бедным ротозеям, не желайте быть прославленным. Надейтесь только на Того, чье Царство — Сила и Слава. Иосиф Бальзамо, не губи себя, прошу тебя послушаться.
Альтотас еще долго увещевал Калиостро, то упрашивая, то угрожая лишить его всех способностей.
Калиостро в конце концов расплакался, а когда отнял руки от лица, то увидел, что находится в кабинете совсем один. Некоторое время он приходил в себя, а затем расхохотался:
— Выдумка! И я хорош… Великий мастер, стыдитесь… Ваша сила, знание — все исчезнет?
Глупости! Вот я велю свече потухнуть — и она гаснет (свеча на комоде действительно заморгала и погасла), вот велю ей гореть — и она снова светит (свеча вновь разгорелась). Нет, наша сила еще не исчезла! Я еще буду сильнее всех! Все люди мне подчинятся, и я дам им то, что им нужно! Царство мое будет царством милости и благодати. Люди, все вам дастся, только признайте меня. Я беру все ваши слабости и грехи на себя; спите спокойно, только поставьте меня вершителем вашей судьбы!
Калиостро, как всегда в минуту восторга, закинул голову, но вдруг легкий металлический звон привел его в чувство. Он бросился к стене, где раньше висела обнаженная шпага. На гвозде он увидел только обломок лезвия, торчащий из рукояти. На полу же, скрестившись, лежали два обломка. Калиостро опустился на пол и долго смотрел на мерцающий крест из сломанного лезвия…
Отъезд графа втайне 28 января 1785 года для всех оказался полной неожиданностью. Впрочем, Калиостро любил такие неожиданности. Предполагали, что в Париж графа вызвали масонские дела. В феврале там должен был открыться съезд различных лож под названием «Филалеты».
Но, скорее всего, графа в Париж гнало желание проверить свои силы, которым становилось тесно в провинциальных городах.
Духи Парижа
В самом начале 1785 года Калиостро появился в Париже, тихо и скромно, намеренно ненавязчиво. Ему надо было осмотреться.
«Филалеты» действительно рассчитывали на участие Калиостро в их заседаниях, но граф заставил себя упрашивать, предъявляя различные требования. Он настаивал, чтобы пригласили непременно господина Лаборда, чтобы уничтожили архив «филалетов», чтобы предварительно признали обязательным «египетское посвящение»… В общем, братья поняли, что если они пойдут на уступки, то тем самым предрешат исход совещаний, и оставили Калиостро в покое.
Париж буквально бредил животным магнетизмом, слава знаменитого Месмера достигла высшей точки. Кроме как магнетизмом люди почти ничем не лечились. При таком настроении общества выступать в качестве целителя было бесперспективно. Требовались другие средства для привлечения к себе внимания…
В этот день — 7 августа 1786 года — обитатели улицы Верт (предместье Сент-Оноре, одно из самых аристократических в Париже) не могли не заметить оживления у подъезда особняка герцогини де Брассак. К дому одна за другой подъезжали раззолоченные кареты, на дверцах которых красовались фамильные гербы знатнейших родов Франции. Из экипажей появлялись разодетые дамы, мимо вышколенных лакеев они проходили в особняк.