Калиш (Погробовец)
Шрифт:
— Э, э! Слово ветер! — засмеялся Толстый. — Деньги на стол! Вдруг нетерпеливая Мина выскочила из угла. Генрих, увидев
ее, засмеялся — он слышал, видно, кто это — и с любопытством присматривался.
— Не надо за деньгами посылать в Познань! — закричала она. — Тысяча гривен найдется и в Лигнице для польского князя.
Ничего больше не говоря, она подошла к Пшемку.
— Готовьтесь в путь-дорогу, — сказала она радостно, — до завтрашнего утра я внесу выкуп!
С этими словами схватила платок, затянула пояс и выбежала, грохнув дверью. С утра
Генрих Толстый встал.
— Черт, не баба, — сказал он, — но чтоб нашла для вас в Лигнице тысячу гривен, не могу поверить.
VII
В течение нескольких часов, которые Мина провела в Лигницком замке, успела она перезнакомиться со многими; сумела сдружиться с несколькими немецкими офицерами, разговорилась с придворным каштеляном, познакомилась с гофмейстером, расспросила Сонку.
Как и во всех современных польских и польско-немецких городах, и в Лигнице было достаточно евреев, торговавших всем, а охотнее всего — деньгами. Мина и рассчитывала, что за хорошие проценты достанет у них денег для князя.
Сонка упомянула в разговоре с ней о богатом Иоэле, каштелян говорил о зажиточном Иуде Леви. В замке оказался услужливый старик-солдат, давно здесь устроившийся, не годный к военной службе, но державшийся Рогатки и помогавший ему сечь ослушников-дворовых.
Кривой, с вышибленным глазом, но все еще сильный Ганс предложил Мине свести ее в город, показать дом Иоэля и познакомить с Иудой.
Выйдя из замка, они спустились в кривые улицы, переполненные домиками, так разбросанными, что без провожатого никто бы ничего не нашел.
Улицы, вернее, переулки были полны грязи, мусора; везде виднелись лужи с переброшенными кое-где качающимися досками для перехода на другую сторону. Дома все деревянные, с крепкими, высокими заборами; солдаты так бушевали, что мещане принуждены были вечно быть начеку, ставить прочные ворота и надежные заборы.
На небольших площадях виднелись немногочисленные лавки с местными торговыми весами (медным тазом), с мясным рядом, где висели куски мяса, обувь, пояса, одежда… На выступающих слегка ставнях лежал хлеб, стояли блюда и всякая еда… Из-за них выглядывала иногда голова старухи или мужчины в высокой шапке.
Убогие жители, редко проходившие мимо, мало чем по одежде и внешнему виду отличались от поселян.
В нескольких шинках с пивом и медом слышна была музыка и крики полупьяных немецких кнехтов, которыми был наполнен город. Много их с песнями бродило по улицам.
Кривой Ганс шел все дальше и дальше, так что нетерпеливой Мине надоело тащиться, но на все обращения к нему он указывал рукой вперед, и так дошли они до самых валов, где под тенью двух старых больших деревьев стоял домик.
Здесь забор был еще крепче, чем в других домах, кроме того, тяжелые дубовые ворота, калитка и над ней окошко, совсем как в крепостях.
Ганс принялся стучать и звать, пока наконец не послышались чьи-то шаги, шлепками
На нем не было ни шапки с углами, предписанной тогда для ношения евреям, ни красного кружка на груди на левой стороне платья, что в силу постановлений Синода должно было отличать евреев от христиан, с которыми им запрещалось водить дружбу. Само лицо старика свидетельствовало о его восточном происхождении. Горбатый нос, черные, как уголь, глаза, все черты лица были чужие, не славянские и не немецкие. Еврей хотел было сейчас же войти во двор, когда Мина, схватив его за длинный рукав, начала:
— Я пришла к вам от польского князя Пшемка, который здесь в плену. Можете у него хорошо заработать.
Старик недоверчиво посмотрел на нее и причмокнул. Это должно было означать, что от заработка никто не отказывается.
— Ну, — тихо сказал он, — ну?
Мина быстро продолжала, боясь, чтоб он не ушел, так как постоянно посматривал на калитку.
— Князь должен внести выкуп, чтобы уйти отсюда на свободу, ему нужны деньги, много денег, надо скоро. В Познани есть много, но некогда посылать. Кто ему даст сейчас, получит хорошую благодарность.
Иуда смотрел на нее, словно стараясь насквозь увидеть.
— Тысяча гривен нужна! — добавила поспешно Мина.
Услышав сумму, Иуда схватил себя руками за голову и за седые пейсы.
— У кого же может найтись так много денег? — затараторил.
Кривой Ганс, молча прислушивавшийся, со смехом ударил его по плечу.
Иуда задрожал и отступил назад.
— Кто ему даст денег, — говорила Мина, — тот поедет вместе с князем… получит свое и вознаграждение вдобавок, хорошее вознаграждение.
— Тысяча гривен! — повторил, задумавшись, еврей. — Откуда взять столько серебра? Собирать надо, ходить… выпрашивать! Тысяча гривен! Для нашего князя! Он будет каждую гривну оспаривать, каждый грош взвешивать, осматривать, откуда, да где чеканена монета… пробовать серебро!
— Награда будет княжеская! — с нетерпением добавила Мина.
Настала минута молчания и раздумья. Иуда взглядами спрашивал, какова награда; казалось, сомневался в ней, но в то же время и хотел получить.
Мина настаивала, что если хочет, пусть сам определит награду. Она торопилась.
Иуда смотрел под ноги, подергивал плечами. Вся сцена происходила у ворот, и хотя переговоры затянулись, однако Иуде не хотелось вводить в дом неизвестную женщину.
Ганс, у которого болели ноги, облокотился на калитку и кряхтел. Мина вторично потребовала определить условия займа.
Еврей тяжко вздохнул, поклялся, что таких денег у него нет и никогда в жизни не было, пришлось бы разве собирать, искать, одолжать, да и так во всей Лигнице трудно найти тысячу гривен.
Но при этом не уходил и не прекращал разговора.