Калиш (Погробовец)
Шрифт:
Михно несколько изменил разговор.
— За вашу долгую службу не можете похвастаться большой милостью Пшемыслава, — промолвил он. — Болеслав Благочестивый пожаловал вас гофмейстером своего двора; следовало вам получить что-нибудь больше, чем калишское каштелянство.
— Следовало мне получить воеводство, — вырвалось у Сенд-зивуя, — не другому, а мне. Случилось беззаконие!
— Пшемыслав не на вашей стороне, — добавил Заремба, — ваша служба пропадает даром.
Им помешали. Заремба, энергичный и отважный, вечером
— Как? Вы еще здесь? — спросил каштелян. — Ведь это безумие. Если бы кто из придворных приехал, да вас увидел?
— Этого-то мне и надо, — ответил равнодушно Заремба. — Там у меня много друзей, я бы их повидал с удовольствием.
Эта дерзость испугала Сендзивуя.
— Еще наткнешься на кого, кто велит тебя арестовать! Убирайся отсюда, я не хочу тебя здесь видеть. Уходи!
— Не беспокойтесь, — сказал Заремба. — Ведь невозможно вам уследить за всеми, когда тут такое сборище. Я не боюсь и останусь. Не скрываю, что буду сговариваться против князя, но это мое дело; вы за это не отвечаете.
Он смотрел ему прямо в глаза.
— Раньше или позже, но и вы к нам присоединитесь, — заключил он. — Обиду забыть трудно, а я ручаюсь, что князь Генрих вознаградит ее.
Как случилось, что Заремба переночевал в какой-то коморке и во время съезда был в Калише, о чем каштелян знал, объяснить трудно.
Когда вечером в замке был пир и не обращали особого внимания на окружающих, так как с епископами приехало много неизвестных, Заремба стал поджидать в темных коридорах подвыпивших дворян, среди которых имел много друзей.
К их числу принадлежал и молодой Зуб, сын гнезненского ловчего, старый друг Налэнча и Михно. Увидев Зарембу, он сильно испугался.
— Как ты рискнул сюда пробраться? — воскликнул он. — Узнает кто-нибудь тебя, укажет, и погибнешь!
— Не боюсь, — ответил Михно, ведя его в сторону. — Видишь, хожу смело; это должно тебе показать, что у меня здесь свои, и что я покоен. Ваш князь окружен такими, как я.
Зуба это не успокоило, и он, дрожа, порывался уйти, а Заремба смеялся.
— Эх, трусишка, — говорил он, — половина людей перепилась, вторая занята тем, чтобы напиться, а на меня некому обращать внимания. Я не собираюсь уговаривать тебя, но хочу знать кое-что.
И, придерживая его за пояс, продолжал расспросы.
— Говори, что делал Пшемко после убийства, когда его приказ исполнили? Ведь вы его видели?
— Ничего он не приказывал, — возразил Зуб, — неправда! Он был в отчаянии! Мина должна была бежать от его гнева, едва ее не убил.
Заремба иронически хохотал.
— Эге! Так! Так! Еще расскажешь мне, что и похороны были торжественные, и сам на них присутствовал! Мне это известно, ведь я шаг за шагом следую за ним, хоть вы меня и не видите.
— Ходишь, пока тебя не поймают и не велят казнить.
— Кто кого казнит, еще неизвестно, —
— Ничего не знаю!
— Ты трус или скверный человек, — сердито заговорил Заремба, не пуская Зуба, хотя тот порывался уйти. — Кто был при нем после убийства?
— Я видел только ксендза Теодорика.
— Верного слугу и льстеца, — добавил Михно. — Этот тоже, вероятно, заранее знал обо всем!
Зубу, несмотря на холод, было жарко; наконец удалось ему вырваться из рук неприятеля. Другие тоже, пойманные то тут, то там в углу, не обнаруживали особого желания беседовать. Так он блуждал весь вечер, наконец подобрал нескольких подвыпивших и ушел с ними в город. Тут он попытался завязать более близкие сношения, и это отчасти удалось, но на другой день стали ходить слухи о дерзком пришельце, которого видали некоторые.
Утром ксендз Теодорик вошел в комнату князя, давая ему понять, что хочет поговорить наедине.
После смерти жены князь опасался и был настороже; лектор тоже боялся мести, так как ходили слухи, что к ней готовились родственники либо друзья Люкерды.
Ксендз Теодорик рассказал князю, кое-что утаив, что случайно напал на следы пребывания Зарембы в замке и о его переговорах с каштеляном Сендзивуем.
Пшемыслав сначала не хотел верить, но потом, подумав, приказал начальнику стражи, приехавшей с ним из Познани, стеречь ворота и не отходить от замка.
Сендзивуй, пораженный этим, так как без его ведома поставили стражу, побежал к князю; он нашел его в волнении и гневе.
Едва увидав каштеляна, Пшемыслав заговорил:
— Знаю, что этот прохвост Заремба, давно достойный смерти, был вчера в замке. Он появлялся открыто, насмехаясь над моим гневом, а вы об этом не знали?
— Не знаю, — ответил, побледнев, каштелян. — В замке вчера была толпа, я не мог всех видеть. Возможно, что нахал пробрался.
— Прикажите его искать, схватить, — прибавил князь. — Вы головой отвечаете за безопасность! Заремба, наверное, не без злостных планов появился здесь… То ваш старый друг!
Каштелян резко повернулся.
— Враг моего князя, — воскликнул он, — не может быть моим другом! Ваша милость, обижаете меня! Обвиняете!
Пшемыслав вспылил.
— Каштелян, я вас не обвиняю, но мне известно, что вы ко мне предъявляете претензии; я не очень рассчитываю на вас!
— Никогда я не пользовался ни доверием, ни милостью вашей, — воскликнул Сендзивуй, — мне тоже это известно! За мою верную службу мне следовало нечто большее, чем калишский замок.
— Если он вам не нравится, — ответил повышенным тоном князь, — так скажите, я дам его другому. Можете поискать счастья в другом месте! Сегодня не время говорить об этом; пока вы каштелян, ступайте и прикажите разыскать этого негодяя.