Каллиграфия
Шрифт:
— Что с Елизаветой? Не вернулась еще? — справился он с порога. — У нас по расписанию обмеление озера Севан и сады Араратской долины, а я ее вот уж который день не вижу!
И надо ведь было так случиться, что незадолго до его прихода Розу вызвал научный руководитель, а Мирей, сославшись на недомогание, отправилась в медпункт!
— К счастью, нет, — мрачно поведала китаянка. — Если б она вернулась, об этом нас известил бы шум из ее спальни. Знаете, какой у нее тарарам поднимается? Стены дрожат, люстры звенят!
Донеро изобразил недоумение.
— Тогда где, по-вашему, она может находиться? —
— Вы географ, вам виднее, — напыжилась Кианг, намотав на палец прядь непослушных волос.
— Ну, скажите, пожалуйста! — вознегодовал профессор. — Какой же надо быть черствой и бессердечной, чтобы столь неуважительно отзываться о своей подруге! Где ваше чувство такта, где элементарные манеры?! Ах, да кому я говорю! — опомнился Донеро и, махнув рукой, улетучился из дверного проема.
Обойти вниманием эпизод с нежданным визитом Кианг никак не могла, ибо гордость ее была глубоко задета; а потому беспокойство Донеро вскорости сообщилось и без того обеспокоенным Розе и Мирей.
— Пора бы Лизе и объявиться. М-да, — протянула Соле, прислоняя мольберт к шкафу.
— Он обозвал меня бессердечной! — разорялась китаянка.
— Хм, география предмет увлекательный, да и преподаватель хоть куда! А она лазит неведомо где, как будто наука ей опостыла! Ничего я, право, не понимаю, — дивилась Мирей.
— Это ж надо, я — и вдруг бессердечная! — с безучастным взглядом твердила Кианг, оскорбленная в самых своих благородных чувствах.
Позднее, на письменном зачете по аналитической химии, Мирей чуть было не подверглась репрессиям из-за открывшейся внезапно страсти посудачить да поперебрасываться записками.
— Роза! — шепотом звала она, нагибаясь к проходу, когда въедливый и проворный старикашка-химик выскакивал из кабинета по какой-то неотложной надобности. — Последняя запись в дневнике нашей Елизаветы не на шутку меня встревожила. Боюсь, она пустилась в опасную авантюру.
Брови у Розы взлетали чуть ли не к потолку, ибо факт, что принципиальная француженка роется в чужих дневниках, не лез ни в какие ворота и являлся ярчайшим свидетельством того, насколько измучила ее неопределенность.
— Ну и ну! — только и поражалась она.
— Почти неделя минула, а Лиза так и не соизволила показаться нам на глаза. Предполагаю, что она обосновалась в Зачарованном нефе или в какой-нибудь необитаемой комнатушке, — продолжала Мирей, мешая студентам сосредоточиться и собирая на свою голову их праведный гнев. Аннет, которая сидела тут же, на зачете, грызла с досады карандаш, потому как из-за надокучливого шепота растеряла половину важных мыслей и упустила несколько ключевых слов.
— Профессор! Синьор Банджини! — воздевала она руки к старому прагматику, точно к какому-нибудь божественному избавителю. — Мирей Флори отвлекает нас всех своей болтовней!
После чего начиналось ее нескончаемое ламенто в тоне, какой можно было бы, пожалуй, назвать жалостливым, но который лично Мирей наделяла эпитетом «плаксивый».
— Ах, вот как?! — взвивался экзаменатор, подлетая к столу нарушительницы тишины. — Она, стало быть, знает билет как свои пять пальцев, и оставшиеся полтора часа ей ни к чему!
— Вовсе нет, профессор, — заливалась краской француженка, ощущая, как сердце трепыхается где-то
Банджини хохлился, зловеще сверкал глазками и утробным голосом сообщал, что при повторении подобного казуса отправит ее на пересдачу.
Об участи россиянки Мирей в голову закрадывались самые чудовищные предположения, и она уж не могла ни есть, ни спать, ни, тем более, готовиться к экзаменам, которые поставлены были на конец мая и до которых оставались считанные дни.
— Что если Лиза забрела в какой-нибудь пропахший мышами подвал и заблудилась?
— Ох, вероятность заблудиться в наших подвалах почти такая же, как и заплутать в лабиринте Грега Брайта [56] , - нагнетала страху Роза, смешивая цвета на палитре.
— А вдруг она вообще вышла за главную стену?! — ужасалась Мирей. — Говорят, те, кто покидал Академию без ведома директора, никогда больше сюда не возвращались.
— Да и потом, из-за стены не поступало от них ни весточки, ни строчки, — замечала художница.
56
дизайнер самого длинного в мире лабиринта Longleat Hedge Maze в Англии
Одна лишь Кианг ни о ком не волновалась и расценивала чрезмерную ажитацию однокурсниц как нечто, не заслуживающее внимания. И, пока Роза творила в парке шедевры, китаянка с прежним рвением творила кавардак в ее гардеробе, подстраивала каверзы чувствительной Мирей и с необъяснимым предвкушением ждала от них нагоняя. Больно уж одолевала ее скука.
А Донеро практически сросся со своей подзорной трубой. Не проходило и часа, чтобы он не натыкался на какой-нибудь любопытный геологический объект, который в другое время неизбежно завладел бы его умом, подвигнув на написание колоссального научного труда. Но без Елизаветы Вяземской в глазах Донеро обесценивалось всё: и древние каньоны, и малахитовые горы, и не обнаруженные доселе острова. И он даже вообразить не мог, что Лиза находится от него немногим дальше, чем отстоит от географической будки Зачарованный неф, где сохранилось еще немного бутылок с волшебным вином…
— Нелегко восстановить баланс стихий, когда саму тебя ветром качает, — вздохнула хранительница, опершись об иссохшую сакуру. — Лизонька, дорогая, не сочти за труд…
И Лиза тотчас кидалась выполнять ее поручения. Она была свидетельницей расцвета, она же застала и упадок и на всё теперь была готова, лишь бы вернуть саду былое великолепие. Возродить цветшие некогда поляны, придать свежести и стройности поблеклым стволам, прогнать застывшие пепельно-серые тучи, исторгающие то дождь с металлическим привкусом, а то липкую холодную изморось. Из-за этих туч и неба-то никакого не стало — слишком уж плотной нависли они пеленою, слишком уж мрачно сделалось вокруг. Лиза едва различала конусообразную башенку на красной пагоде, а за пагодой всё тонуло для нее в беспросветном тумане. С трепетом взирала она на болезненно-темную, примятую траву, окропленную тлетворными маслянистыми каплями, на забрызганное чернилами кимоно японки да на ее побледневшее лицо.