Каллисто
Шрифт:
— Мы просто устали, — ответил ему Широков. — Слишком много впечатлений сразу.
Задняя стенка машинного отделения была не металлической. Прозрачная и очень тонкая пластинка размером два на три метра отделяла помещение от океана, представляя собой корму судна. За ней бурно клубилась белая пена. Временами в глубине этого «кипятка» мелькали сверкающие круги.
— Через эту стенку, — пояснил командир судна, — можно осматривать наружные концы двигателей, когда они не работают. Это делается во время каждой стоянки
— А она не может разбиться?
— Если бы такая опасность существовала хотя бы теоретически, — последовал ответ, — мы никогда не позволили бы вам войти сюда.
— Из чего сделана стенка?
— Из особого сорта стекла.
— Мне кажется очень рискованным применять стекло в таком месте.
— Оно более чем крепко. Практически его невозможно разбить без применения специальных методов.
— Попробуйте! — засмеялся Диегонь. — Даже пуля из вашего оружия бессильна против этого стекла.
Едва он успел это сказать, Синяев вынул пистолет и выстрелил в стенку, находившуюся от них в двух шагах. Среди металлических переборок машинного зала выстрел прозвучал оглушительно.
— Ты с ума сошел! — по-русски крикнул Широков. — А если бы она разбилась?
— Как видишь, все в порядке.
На гладком стекле не было видно никакого следа от удара пули.
— Кого-нибудь мог задеть рикошет.
— Об этом я не подумал, — сказал Синяев. — Глупо! Мои нервы не в порядке.
— Георгий очень энергичен, — улыбнулся Диегонь. — Я почти оглох.
— Извините меня.
— Я виноват сам.
Теперь, стоя на палубе и вспоминая этот эпизод, Широков задумчиво провел рукой по стеклу футляра, закрывавшего палубу.
— Технология изготовления стекла, — сказал он, — достигла у них большой высоты.
— И все же они не знали стекла Эбралидзе.
— Тем лучше. Приятно сознавать, что и мы могли чему-то научить их.
Они стояли на носу судна вдвоем. Каллистяне, как и раньше на звездолете, не навязывали своего общества. Они всегда охотно разговаривали с людьми, но инициативу неизменно предоставляли гостям. Широков и Синяев давно привыкли к естественно непринужденной деликатности своих друзей. Поэтому, когда подошел Мьеньонь, очевидно желая вмешаться в разговор, они поняли, что им хотят сказать что-то важное.
— Мы приближаемся к месту, которое вот уже двести пятьдесят лет является священным для всех каллистян, — сказал инженер. — Мы выбрали переезд по морю именно для того, чтобы прежде всего побывать здесь. Если вы не возражаете, мы будем рады показать вам памятник прошлого.
— Как мы можем возражать? — сказал Широков. — Наоборот, мы будем очень довольны.
— Этот памятник, вероятно, находится на острове? — спросил Синяев.
— Нет, на дне океана. Тут не очень глубоко. Каллистяне часто посещают это место. Для наших детей в начале их обучения поездка сюда является
— Мы готовы.
— Корабль достигнет нужного пункта через несколько минут.
— Мы спустимся на дно в водолазных костюмах, — спросил Широков, — или на корабле есть подводная лодка?
— Ни то, ни другое, — ответил Мьеньонь. — В этом месте глубина семьсот метров. Мы спустимся на корабле.
Синяев кивнул головой. Казалось, он ждал именно такого ответа. Надводный корабль одновременно был и подводным. Вполне естественно!
Корабль стал замедлять ход.
— Здесь! — сказал Мьеньонь.
Волны, поднятые стремительным ходом судна, улеглись. Со всех сторон расстилалась почти неподвижная гладь. Совершенно безоблачное в начале пути, небо затянулось легкими перистыми облаками. Широков заметил несколько птиц, летевших очень высоко.
— На каком расстоянии отсюда находится земля? — спросил он.
— В ста двадцати километрах. Мы сейчас в проливе, разделяющем два континента.
— Я его знаю, — сказал Синяев. — Видел на ваших картах.
— Разрешите спускаться, — обратился к нему командир корабля.
— Я не могу разрешать, — слегка пожимая плечами, ответил Синяев. — Мы гости. Хозяева здесь вы.
— Покидать палубу не нужно? — спросил Широков.
— Конечно нет. Вода сюда не может проникнуть.
Корабль стал медленно погружаться.
Широков с волнением следил, как уровень океана все выше поднимался по его борту. Он верил в технику каллистян, но не мог заставить себя быть таким же невозмутимо спокойным, как его товарищ. Футляр казался таким хрупким и тонким. На глубине семисот метров должно быть огромное давление.
— На какую глубину может опуститься корабль? — спросил он.
— На два километра. Материал футляра и его форма рассчитаны на давление в двести килограммов на квадратный сантиметр.
Широков ничего не сказал на это. Он всецело был поглощен предстоящим зрелищем. Ему еще никогда не случалось спускаться под воду, а тут он вдобавок увидит подводный мир чужой планеты.
Поверхность океана сомкнулась над ними. Блеск дня сменился синим сумраком. Широков и Синяев сняли защитные очки.
Совсем близко они видели скользящие тени, очевидно морских животных, но рассмотреть их не удавалось.
Корабль опускался все глубже, и темнота постепенно сгущалась. Тонкий футляр словно растворился в воде и стал невидим. Казалось, что между людьми и бездной океана нет никакой преграды.
— Почему не зажигают прожекторов? — спросил Синяев. — Или их нет на корабле?
— Прожекторы на корабле, конечно, есть, — ответил Диегонь, стоявший с ними и остальными каллистянами, кроме командира, на носу судна. — Но существует традиция приближаться к памятнику без света. Ничто не должно нарушать покой этого места.