Камбер Кулдский
Шрифт:
— Доброе утро!
Коул подошел совсем близко, так что у Катана не было возможности объехать его.
— Хорошо ли ты спал, брат мой? Ты выглядишь очень утомленным.
Катан мысленно выругался, но постарался скрыть чувства.
— Хорошо. Благодарю. А ты?
— Я обычно плохо сплю, — пожаловался Коул. Он осторожно следил за выражением лица Катана. — Но у меня нет причин для беспокойства.
Он посмотрел на солнце, играя своим кнутом, и перевел взгляд на Катана.
— Я слышал, у тебя появился новый паж, — сказал он как бы между прочим.
— Новый паж?
— Да, тот,
Катан почувствовал, что все мышцы его напряглись. Он удивился, что Коулу уже все известно. Должно быть, Молдред рассказал о случившемся в тюрьме всему двору.
— Это правда, — наконец сказал он, — я каждый год посылал несколько юношей для обучения. Почему ты спрашиваешь?
Коул пожал плечами.
— Просто так. Я любопытен. Думаю, ты догадываешься, что стал темой пересудов при дворе, когда вернулся Молдред.
— Очень рад, что доставил развлечение всему двору даже в свое отсутствие, — сказал Катан самым безразличным тоном, каким только мог. — Ну а теперь извини, у меня дела. Да и у тебя тоже.
Он хотел пройти мимо Коула в часовню, но тот, положив ему руку на плечо, задержал его.
— Его Величество сегодня в хорошем настроении, Катан, — сказал он. — Он просил меня ехать рядом с ним на охоту.
— Ты ждешь от меня поздравлений?
— Дело твое. Однако если ты хочешь сказать или сделать что-то такое, что приведет его в дурное расположение духа и сделает злым и раздражительным, каким он иногда бывает, то я не посмотрю, что ты мой родственник…
— Об этом ты можешь не беспокоиться, — сказал Катан без всякого выражения. — Я не намереваюсь говорить с Его Величеством, если, конечно, он сам не потребует этого. Ну, а теперь, если ты позволишь мне наконец пройти, я хочу помолиться один перед общей молитвой. Ведь сегодня принесены в жертву двое невинных.
— Невинных? — Коул скептически поднял бровь, давая Катану дорогу. — Я лично в этом сомневаюсь. Но вы, Мак-Рори, странные люди.
Когда кончилась месса, Катан смог выйти из церкви и сесть на лошадь, не говоря ни с кем. Умница Кринан выбрал место для них сзади всей охотничьей кавалькады, подальше от тех, с кем его господин был бы обязан говорить. Самый ужасный момент был тогда, когда мимо проехала принцесса в окружении придворных дам. Она послала кончиками пальцев воздушный поцелуй, но, к счастью, не остановилась, за что Катан был ей очень благодарен. Он не был уверен, что смог бы смотреть ей в лицо.
Кринан устроил так, что они выехали из городских ворот позже всех. Уже охотники трубили в рога и хлестали кнутами своих собак, чтобы они не сбивались в кучу, а на городской стене в петлях покачивались два трупа, причем один из них — труп ребенка.
У Катана на глаза навернулись слезы, и он долго ехал молча, с опущенной головой. Одна рука была прижата к ноющей груди. Он старался не думать о тех, кто болтался на виселице, и о тех, кто вскоре разделит их участь, но не мог избавиться от чувства вины перед ними. Оно разъедало его сердце и разум. Наверное, он мог бы их спасти, если бы постарался.
Теперь он не мог найти успокоения…
Закончился октябрь, а с ним и казни заложников, Верный своему
Казненных оплакивали не только родственники. Больше всех страдал Катан, который в течение двадцати пяти дней мучился с каждым восходом солнца, с каждым рассветом, предвещающим смерть еще двоим несчастным, каждый из которых мог бы жить, если бы Катан выбрал его, а не Ревана.
Но каким-то чудом он сохранил рассудок, возможно, благодаря специальной тренировке Дерини. Во время охоты с королевским двором он пытался, и весьма успешно, скрыть неприязнь к тупому упрямству Имре. Эта черта раньше была несвойственна юному королю, которого он так хорошо знал и любил.
Охота продолжалась почти три недели. К тому времени, как охотники вернулись в Валорет, единственное, что мог делать Катан, — это тщательно скрывать свое горе.
Имре уже стал посмеиваться над Катаном, над его угрюмым видом и вовлек в эту игру весь двор. Так что Катан не мог больше оставаться при дворе и отправился вместе с Реваном в святой Лиам к своему брату-священнику. Однако это не спасло его от глубокой депрессии, в которую он погружался с каждым рассветом в течение двадцати пяти дней.
Теперь он все чаще запирался в отведенной для него комнате и не говорил ни с кем, почти не ел и даже не мог смотреть на Ревана, чья жизнь была куплена ценой жизней остальных заложников. И в день последней казни, когда он получил известие о смерти женщины, у которой неделю назад, в день казни ее мужа, родился мертвый ребенок, Катан больше не смог сдерживаться.
Сумасшедшее письмо Джорема заставило лететь в святой Лиам и Камбера, и Райса, а затем последовали долгие часы бесед, молитв и убеждений, прежде чем Катан начал постепенно выходить из состояния депрессии, и даже несколько раз потребовалось искусство Райса-Целителя, чтобы начал появляться прежний Катан.
Спустя неделю, в день Всех Святых, Катан провел один в холодной церкви аббатства всю ночь. Он никогда не рассказывал о том, что случилось с ним в эту ночь, но на следующее утро после мессы он, Камбер, Райс и Джорем выехали из аббатства в Кайрори. Это было спокойное возвращение домой.
Все эти события, естественно, отодвинули поиски наследника Халдейнов. Во время казней Райс и Джорем были вместе с Камбером и его людьми, а болезнь Катана задержала их отъезд.
И только в праздник святого Иллтида в первую неделю ноября они смогли отправиться в дорогу к святому Пирану. За несколько миль до монастыря их нетерпение достигло предела.
На земле уже лежал первый снег. Он падал всю ночь, пока они спали, и теперь покрывал землю мягким белым ковром, который раздражал глаза и заставлял горизонт сливаться с бесцветным небом. Сырой воздух пробирал до костей; иней оседал на ноздрях лошадей, и еще не привыкшие к снегу животные раздраженно фыркали. Всадникам приходилось внимательно следить за дорогой, чтобы не попасть в яму или на камень. Сегодня они первыми прокладывали путь. Лошадиные копыта оставляли глубокий след на девственно-белом снегу.