Камень 1993. Книга 1
Шрифт:
В детстве я очень любил этот магазин, потому что на второй этаж вели эскалаторы, как в московском метро. В столицу мы тоже сперва ездили часто — то на ВДНХ, то в зоопарк. Потом папа с мамой совершали туда рейды за колбасой, которой не было даже в ярославских магазинах. Добираться было не очень удобно — до Новокаменска не ходили прямые электрички, только с пересадками в Ярике. Альтернативой стали автобусы. И ближе к концу восьмидесятых они были настолько заполненными, что люди ездили в Москву стоя. Почти все — за той самой пресловутой колбасой.
Обо всем этом я вспоминал, пока мы бродили по универмагу в поисках
А вот и нормальная парфюмерия — не бог весть что, зато настоящая, а не та, которая остается на одежде бензиновыми пятнами, переставая пахнуть уже минут через пятнадцать. Или, наоборот, как тот же Dragon Noir, выветриваемая с огромным трудом. Нет, это пусть и уже не особо модное, зато по ГОСТу. Как в одной детской книжке, старина, а вот не старье. Классика. Прибалтийские «Дзинтарс», потом «Тет-а-тет» и «Сардоникс» от фабрики «Новая заря» — это для женщин. И наше, мужское — «Тройной», «Шипр», «Саша». Все от той же «Новой зари», кстати. Пожилая женщина, торговавшая всем этим парфюмом, поначалу удивилась нашему с Дюсом интересу, даже отвечала нехотя. Видимо, думала, что мы сейчас прозреем и, кривя носы, удалимся. Но мы с таким знанием и уверенностью нюхали пробники, что она прониклась. И даже сделала скидку, когда я назвал аромат «древесным», а не «отстойным». Кстати, оказывается, кроме «Саши» был еще «Паша», вот мы с Дюсом и прикупили себе вроде бы разные одеколоны.
— Пора, — я посмотрел на часы. — Спасибо!
— И вам спасибо, ребятки, приходите еще, девчонкам своим что-нибудь прикупите! — радостно проводила нас бабушка-продавщица.
— Обязательно! — улыбнулся я, и мы с Дюсом помчались к месту встречи.
Сначала понадеялись на автобус — добежали до остановки, обрадовались, что через пять минут должен подойти «второй», вот только… По расписанию они ходили последний раз году в восемьдесят девятом, максимум в девяностом. А сейчас — как бог на душу положит. Чертыхнувшись и насмешив своей наивностью людей на остановке, быстрым шагом направились вглубь деревянных кварталов, чтобы срезать путь и сэкономить время.
— Успеем, — выдохнул я, вновь посмотрев на часы и прикинув оставшееся расстояние. — Давай на ходу поодеколонимся… Э, э! Стой! Не надо так лить!
Пришлось остановиться, потому что Дюс на полном серьезе
— Смотри, — говорил я. — Совсем немного берешь и на пульс, еще чуть-чуть на шею. Надо чтобы от тебя при движении веяло ароматом, а не таращило, как от железнодорожной цистерны.
— Так я ни разу же!.. — виновато разводил руками Дюс.
— Вот и учись, пока я жив, — улыбнулся я.
Мы посмеялись над его прыткостью, нашли неподалеку водную колонку — отмыть руки от остро пахнущего «Паши».
— Надо будет такой следаку подарить, — предложил друг.
— Зачем? — удивился я.
— Ну, как же… Паше — «Пашу».
Он засмеялся, довольный своей неуклюжей шуткой, и меня почему-то тоже пробрало. Не знаю, наверное, от хорошего настроения. Все-таки мы удачно сходили на шоппинг — прикупили цепь для Серегиного велика и нам по одеколону. Еще и хычынов поели. Жирных, сытных и невероятно вкусных.
— Давай, — сказал я, нажимая на рычаг.
Колонка загудела, спустя пару секунд выплеснув струю ледяной воды. Я не рассчитал, и во все стороны полетели брызги, чуть смягчил напор, поток ослаб. Дюс принялся отмывать руки, распространяя вокруг отчетливый аромат древесного «Паши».
Я заприметил старый, еще советских времен «лайфхак». Дощечка на веревочке — блокируешь ею рычаг колонки и спокойно набираешь воду, моешь руки или… Точно! Если уж попал в прошлое, надо брать все, что доставляло тебе удовольствие.
— Пить хочется! — сказал я, вставил дощечку, отрегулировал, чтобы струя была тонкой, и припал к леденящей искрящейся на солнце жидкости.
Когда говорят, что раньше вода была вкуснее, скромничают. Она была потрясающей! Не знаю, может, там и куча всяких примесей, я не химик. Ее еще называют «сырой» водой, и плевать. Потому что это вода, а не жидкость, ее напоминающая. Холоднющая, вкусная, освежающая. Пить хотелось бесконечно, невозможно оторваться.
— Дай-ка я теперь, — хохотнул Дюс, и я уступил ему заветный краник с амброзией.
Мы напились, и дальше движения были легкими и свободными, хотелось не идти, а лететь. Светило ясное летнее солнце, небесную синь разрезали редкие облака, легкий ветерок выдавал порции прохлады, когда мы слишком перегревались. Жизнь казалась по-настоящему райской, несмотря на то что на дворе стоял девяносто третий год, и вся жесть лихого периода была еще впереди. Хотя преступность уже зашкаливала, криминал приступил к дележу города, кого-то уже даже убили — расстреляли на выходе из кафе. Не помню, кто это был, какой-то забытый в будущем авторитет. Мне было все равно, потому что я снова был молод. Снова передо мной была вся жизнь. И огромная фора для бизнеса.
— Стоять!
Чужой голос донесся словно бы через вату. Или даже из какой-то другой реальности. Оборачиваться не хотелось.
— Стой! Сто-ой!
Голос недовольный, раздраженный. И явно обращаются к нам, теперь нет сомнений. Я остановился, Дюс тоже. Мы обернулись. К нам приближался тот самый парень, который крутился на рынке. Точно он — мешковатая одежда, неопрятный и с бегающими злыми глазками.
— Куда торопимся, чушпанье? — снова это отвратительное слово.
— Нам в разные стороны, — спокойно ответил я.