Камень изо льда

Ураскова Анна Анатольевна

– Да ладно. И ты вот так смело навязалась ему?

– Почему «навязалась»?

– Ну а что ты сделала? – Идина рассмеялась на выражение лица подруги. – Навязалась-навязалась.

– Не вижу в этом ничего такого, – Эмма вдруг нахмурилась. – Знаешь, если тебе не нравится – можешь таскать коробки сама.

– Ты чего? – искренне удивилась Идина. – На тебя не похоже. Почему это тема Карла так задевает тебя в последнее время?

– Тебе кажется.

– Эмма, я наблюдательней, чем многие думают!

– Я расхотела есть.

Эмма поднялась из-за стола и вышла из буфета, не обращая внимания на оклики Идины. Девушка вернулась в их комнату, домой как раз забежала

Нима. Причём явно чем-то раздражённая.

– Что-то произошло? – сразу спросила Эмма. Нима ходила по комнате взад-вперёд, нервно дыша, и когда к ней обратились – выпалила:

– Этот старый урод достал меня! Если он ещё раз заявит, что место девушки – у домашнего очага, клянусь, я снесу ему его волосатую голову!

– Схлестнулись с Логаном?..

– С кем ещё, Эмма?! С кем ещё!

– Почему он так?

– Есть причины. Ненавижу его…

– Может быть, ты ему нравишься?

Эмма вздрогнула, когда Нима резко обернулась к ней, вся красная, скорее всего, от гнева.

– Что? Я нравлюсь этому кабелю, который ни одной юбки не упускает? Конечно, я ему нравлюсь, Эмма, потому что я особь женского пола! Но именно поэтому я ношу брюки – чтобы меня воспринимали как охотника, а не как добычу!

Нима отдышалась, пройдя к собственной кровати и сев на её край, тяжело вздохнув.

– Ладно, я спокойна. Извини, пожалуйста, что сорвалась. Просто больная тема. Ты как вообще? Как дежурство?

– Хорошо… ушла пораньше. Идина осталась ужинать, – Эмма подошла к соседке и села рядом. – Нима, не бери в голову. Всё правда хорошо. У каждого… есть преподаватель, с которым тяжело.

– У тебя есть?

– На первом курсе мне было тяжело с Уолтером.

Нима, наконец, добродушно усмехнулась.

– Неудивительно. Странный парень. Но безобидный, если его не провоцировать. А к «интерактивной» манере ведения лекций можно привыкнуть, – девушка вздохнула, после похлопала Эмму по плечу и поднялась, накинув на плечи ветровку. – Если ты свободна – прогуляемся? Хочу подышать свежим воздухом.

– Я… у меня домашнее, извини.

– Хорошо, понимаю. На днях надо будет куда-нибудь выбраться, отдохнуть, не находишь?

– Пожалуй.

Нима отсалютовала Эмме и вышла за дверь. Девушка прошла к рабочему столу, достала учебники и начала работать. Но мысли ей не подчинялись. Слишком глубоко засел в них голос Идины и её слова.

Она никогда не признавалась себе, что была влюблена в Карла. И сейчас этой мысли не было в её голове. Скорее, это было странное, комплексное чувство, которое менялось в зависимости от ситуации. Последним ярким воспоминанием был день их с Рафаэлем прилёта сюда. Когда девушка увидела Карла на носилках, едва живого. Сердце тогда дрогнуло от ужаса и жалости. Но речь не шла о высказываниях, как у большинства девушек, а-ля «ах, какой бедненький, несчастный, совсем замёрз, наверное, он пережил какой-нибудь тяжёлый поход», нет. Эта жалость была глубже. Впрочем, её сложно было назвать жалостью как таковой. К жалости может примешаться отвращение и презрение, даже безразличие. Это же чувство было подкреплено искренним беспокойством. Когда сжимается всё внутри, когда подрагивает сердце, когда хочется подойти и сказать, что всё обязательно будет хорошо, когда, наконец, хочется разделить с другим муку. Когда начинаешь видеть болезненные отблески недуга во взгляде, которых не видят другие, когда желаешь оградить от дальнейших страданий, увести, прервать череду ударов. Просто обнять и сказать всем злопыхателям, чтобы они замолчали. И не думаешь, нужно это другому или нет. Любовь ли это? Эмма не знала. Говорят, когда в чувстве

возникает что-то материнское, заботливое – то это лишь укрепляет любовь. Что она о ней знала? Ничего. Как ей казалось. И эта пропасть между ней и Карлом блокировала любые мысли на этот счёт. Он не принадлежал этому миру. И она, как немногие здесь, в академии, видела это по его тяжёлому, отчуждённому взгляду.

* * *

Ночь, наконец, была без дождя. Лунный свет, словно солнечный, но более нежный, освещал здания академии. Его лучи, более мягкие, даже интимные, проникали в здания, образуя мягкие дорожки на стенах, накидывая на коридоры и комнаты вуаль таинственной дымки.

Лара держалась пальцами за край стола, прижавшись к нему поясницей, откинув голову и жмурясь. Уолтер впивался в её шею, делая небыстрые, размеренные глотки, держа женщину, чтобы та невольно не вырвалась и не сделала себе больней.

– Тебе… всё ещё мало? – немного нервно выдохнула Лара, сжимая пальцами дужку снятых очков. Уолтер ответил, прямо ей в шею, не переставая крепко её обнимать:

– Если бы ты была немного внимательней, то заметила бы, что я уже больше минуты не пью, – за этим высказыванием последовало подлое хихиканье и сладкое причмокивание сытого вампира. Лара вспыхнула и резко оттолкнула демонолога, прижав платок к шее.

– Ты омерзителен.

– Ты говоришь это каждый раз, – пожал плечами Уолтер, утерев губы, после взглянул на шею Лары. – Зачем платок, я уже залечил твою шею своими лечебными поцелуями.

– Теперь мне нужно в душ.

– Можно с тобой?

– Убирайся.

Уолтер вздохнул и поплёлся к двери, исчезнув за ней. Но едва Лара скрылась в санузле, как дверь снова открылась, мужчина с подлой улыбкой зашёл, обратился летучей мышью и повис под потолком, замаскировавшись за одним из плафонов люстры. Лара вскоре вышла, накинув на себя полотенце, прошла к кровати и начала одеваться, не оборачиваясь. Летучая мышь могла видеть лишь её спину. Накинув на себе ночную сорочку, Лара замерла, после сделала несколько шагов, не предвещавших ничего плохого. А затем у неё под ногами разбилась какая-то склянка, Уолтер пискнул и шлёпнулся на подставленную ладонь, сражённый мощью волны, отошедшей от зелья. Лара сжала его в кулаке.

– Сколько раз я ещё должна повторять, чтобы ты не смел подглядывать за мной? – она подошла к окну и выбросила мышь на улицу, та быстро раскинула крылья и вернулась на подоконник, уткнувшись мордочкой в стекло, с тоской смотря на Лару. Та скрестила на груди руки.

– Я же сказала: нет.

Летучая мышь надула губы и задрожала, уши опали.

– Нет.

Послышался милый чих. Потом наигранный кашель. Уолтер распластался на внешнем подоконнике, начав дёргать крыльями. Лара безнадёжно вздохнула, открыла окно, взяла мышь на руки и прошла к кровати, забравшись под одеяло и уложив зверька рядом.

– Даже не думай снова превращаться в человека. И если я раздавлю тебя во сне – я буду невиновата.

Женщина легла на спину и в скором времени уснула. Уолтер вскарабкался по одеялу, немного зарылся под него и лёг на грудь женщины рыльцем, улыбчивая мордочка уставилась на Лару. Вскоре глаза-бусины тоже закрылись.

* * *

Мало кто знал, что за стенами этого оплота людей властных и непреклонных, на ограждённой специальным полем древней магии территории находилось то место, которое вполне можно было назвать природным уголком красоты и спокойствия. Когда зима добиралась сюда, место теряло свой уникальный цвет, но до первого снега и после схода последнего – всё окрашивалось. И это неясное, мягкое свечение успокаивало беспокойные души.