Камень слова

Забирко Виталий Сергеевич

Они прошли через шлюзовую камеру и очутились на знакомой лужайке нирванского леса. Только теперь на месте, где сидел абориген, стоял десантный катер, а рядом с ним маячили две фигуры.

– ...сыт по горло!
– донёсся из наушников раздражённый голос Ткачика.
– Вчера он переводит мне: "Стоящим на паперти я бросаю монету. Что мне подать нищим душою?" Смысл ответа пикьюфи я понял. Но откуда паперть? Ни в эпоху "До", ни в эпоху "После" и признаков каких-либо форм теизма у нирванской цивилизации не было! Не слишком ли вольно адаптируется

текст? Может, пора транслингаторам ограничить свободу ассоциативного поиска, чтобы в переводах было меньше эмоций и больше логики?

– По-моему, тебя просто уязвила сама суть ответа, - спокойно заметил Берзен.

– Да брось ты...

– Утро доброе!
– поздоровался Статиша.

Говорившие повернулись в их сторону.

– Доб...
– начал было Ткачик и осёкся, увидев Волошина в скафандре высшей защиты. Лицо его за поляризационным стеклом шлема вытянулось от изумления.

– Доброе...
– корректно поздоровался Берзен, но, глядя на Волошина, всё же не смог сдержать улыбки.

– Вас бы в этот скафандр засадить, посмотрел бы я, какое оно доброе!
– сварливо выпалил Волошин.

Внезапно из люка катера, быстро семеня множественными конечностями, выкатился знакомый кибероид-"бицефал" и застыл перед ним.

– Здравия желаю, кэп!
– гаркнул он. И тут же на все окрестности загрохотал марш космопроходцев.

– Вольно, юнга, - снисходительно ответил за Льва скафандр.

Музыка оборвалась. Левая половина конечностей кибероида подогнулась, кибероид наклонился на бок, принимая стойку "вольно", и от этого лицо Ткачика, изображённое на хитинокерамической груди, стало выглядеть ещё более растерянным.

– Это ещё что?
– ошарашенно спросил Лев.

Берзен от души рассмеялся.

– Вам достался скафандр капитана космопроходцев, осваивавших Нирвану. А кибероид, единственный, кто остался на станции из того контингента.

– Ну и шуточки были у наших дедов, - сконфуженно пробормотал Волошин.
– Прямо казарменные.

– Зато какова субординация!
– явно подтрунивая, мечтательно прицокнул языком Берзен.
– У нас бы такую... Прошу.
– Он сделал приглашающий жест в сторону люка.

К удивлению Волошина в катере находился ещё только один человек рыжий веснушчатый парень с необычно подвижным, выразительным лицом, на котором в гиперболической форме отражались все его чувства. Появление Волошина в скафандре высшей защиты вызвало у него буквально пароксизм недоумения, но вопросов он тактично не задал.

– Халлдор Йоунссон, экзомедиколог, - представился он.

– Лев Волошин, текстолог, - чувствуя себя не в своей тарелке, пробормотал Волошин и отвёл взгляд. В небесно-голубых глазах экзомедиколога горел недоумённый вопрос о его экипировке, требующий незамедлительного разъяснения.

"Вот и ещё один предтеча homo infrasensualis, - подумал Лев.
– Как и Статиша..." Странно, но открытие Ткачика почему-то не вызвало на станции ажиотажа чего-то эпохального. Казалось,

катер должен был быть набит исследователями до отказа, но вот поди же ты... Неожиданно Лев подумал, что за три дня пребывания на станции Йоунссон был лишь четвёртым человеком, с которым он познакомился. Это при персонале станции в более чем тридцать человек! Впрочем, сам виноват, приглашали же его на обсуждение отчёта в кают-компанию...

Лев хотел сесть рядом со Статишей, но кибероид мягко отстранил его и устроился между ними. По левую сторону от Волошина, как и положено при сопровождении космодесантника во время выхода на рекогносцировку. Лев промолчал, а Статиша с трудом удержалась, чтобы не прыснуть.

– Поехали, - сказал Берзен.
– Курс на пеленг двадцать три дробь ноль два.

Катер снялся с места и поплыл над нирванским лесом. Вид сверху на бесконечное море псевдомицетов почему-то вызвал у Волошина ассоциацию с гигантским инкубатором разнокалиберных яиц чудовищных размеров монстров. А бескрайность кладки навеивала гнетущее впечатление, будто не сегодня-завтра эти самые монстры должны вылупиться.

– Высвети-ка курс, - предложил катеру Берзен.

На центральном экране появилась карта местности, перечёркнутая красной стрелкой.

– Фью-у!
– присвистнул Йоунссон.
– Мы что, летим к Мегаполису?

– Почти, - согласился Берзен.
– Куда-то на окраину... Пусти зонд по траектории полёта, - снова попросил он катер.

Зажёгся левый экран. По нему потянулось бесконечное море псевдомицетов, затем справа показались развалины Мегаполиса, под зондом промелькнуло какое-то конусообразное сооружение ("Грязевой вулкан", заметил Йоунссон) и снова - белое пространство блестящих разновеликих шаров. Через несколько минут зонд вернули и просмотрели путь в обратном направлении.

– Значит, грязевой вулкан?

– Пожалуй... Сколько до него от станции?

На центральном экране высветилось расстояние: 58,6 км.

– Так. Если скорость передвижения пикьюфи в грубом приближении принять за три километра в час, то, действительно, идти ему около двадцати часов...

Катер остановился и завис над лесом. Сквозь прозрачный пол было видно, как внизу, лавируя между стволами псевдомицетов и обходя заросли переползи-травы, бодренько, ртутным шариком катился по лесу пикьюфи с кольцом-пеленгом на шее.

– Ты смотри, первый раз вижу аборигена таким шустреньким... Каково его эмоциональное состояние?

На экране возникла пикообразная диаграмма с пульсирующим максимумом.

– Ого! Да он просто счастлив!

– Не удивительно. Исполняет просьбу. В этом смысл его существования.

– Интересно, он сейчас также бубнит про себя свою программу общественного поведения?

– Естественно. "Наша цель - жизнь сообществом. Личности вне общества нет. Есть только общество, и каждый - винтик в его организме..." И так далее. Извечная молитва на полтора часа, замкнутая на себя.