Каменный холм (сборник)
Шрифт:
Никто из моряков не усомнился в том, что их увело на камни северное сияние. Со старых времен сохранилась поморская примета: "Матка (компас) дурит на назорях", то есть при северном сиянии. Ведь сполохи подобны зарницам: те возвещают о грозе, эти - о магнитной буре. Невидимое "дуновение" коснулось магнитной стрелки крыловского компаса и отклонило ее, а вслед за ней и катер в сторону от фарватера.
Не о подобных ли случаях предупреждал когда-то Грибов в училище?
"На войне и на море, - говорил он, - пейзаж перестает существовать сам по себе. Все, что совершается вокруг
Но не успели еще в бригаде до конца исчерпать эту тему, на разные лады осуждая диковинные каверзы земного магнетизма, как Крылов снова потерпел аварию, и в том же районе.
Сияние на этот раз было ни при чем. Не было никаких электромагнитных эффектов на небе. День был самый обыкновенный, серенький. И все же чудом каким-то Крылов очутился вплотную у того же проклятого мыса, хотя считал себя совсем в другом месте.
Авария, тем более повторная, является случаем из ряда вон. Вдобавок, виновником аварии оказался опытный морской офицер, служивший до недавнего времени образцом для остальных. Комбриг рассудил правильно: "Кому много дано, с того много и спросится". А Крылову было много дано: от таланта до орденов. И спрошено с него было поэтому полной мерой: комбриг отрешил его от должности впредь до выяснения обстоятельств дела…
Сбивчивый, хоть и живописный пересказ событий не удовлетворил профессора.
– Что-то вы путаете, товарищи, - придирчиво сказал он.
– Или недоговариваете… Само собой, по незнанию. Слишком уж просто все. Схема событий! Думается мне, что-нибудь важное, хоть и не очень приметное, упустили из виду. Знаете, как в детских загадочных картинках: "Где заяц?" А заяц - за спиной у охотника в ягдташе или у самых его ног в кустах… Так и тут! Все не так просто, как кажется с первого взгляда. Далеко не просто, нет…
Североморцы поднялись и стали откланиваться. Профессор довольно рассеянно и даже не очень вежливо пожал им руки. Потом, затворив за гостями дверь, снова зашагал, почти забегал по комнате из угла в угол. Чрезвычайное происшествие за Полярным кругом, как ни верти, оставалось для него неясным. Слишком мало было фактов. Да и что это были за факты?…
Наконец он присел к письменному столу. Махнув рукой на старые обиды, Грибов решился написать Крылову первый.
"Обращаюсь к вам, - было в письме, - как ваш бывший учитель, которого вы, быть может, еще помните. Прошу вас объяснить, как это могло произойти. Надеюсь, вы поймете, что происшествие близко касается и меня. Вы, который получали у меня всегда - и вполне заслуженно - лучшие отметки…"
Все письмо было в таком же роде, написано аккуратнейшим и мельчайшим, так называемым штурманским почерком, и только нервные росчерки на концах фраз выдавали смятение души писавшего.
Однако Грибову не пришлось отсылать это письмо. На другой день он узнал, что предстоит командировка. Куда? На Северный флот, в Северную Норвегию. Зачем? Для участия в качестве эксперта в расследовании одного сложного дела, связанного со служебной репутацией боевого офицера флота.
– Фамилия офицера Крылов?
– Да.
Сначала Грибова удивило это совпадение.
По зрелом размышлении он пришел к выводу, что ничего удивительного в этом нет. Репутация советского офицера очень дорога. Прежде чем принять то или иное решение, необходимо тщательно изучить и выяснить все обстоятельства дела, в особенности если оно сомнительно, как в данном случае.
Вполне естественно и то, что именно его, Грибова, назначили экспертом. На подозрении, кроме Крылова, компас. А на флоте Грибов - признанный авторитет по вопросам девиации компаса.
Профессор вспомнил озабоченные лица своих вчерашних гостей и подумал, что визит был неспроста. Возможно, что именно сослуживцы Крылова, заботясь о тщательном расследовании обстоятельств аварии, "сосватали" Грибову командировку на Северный флот.
"Что ж! Тем лучше! Разберемся во всем на флоте!…"
Он не утерпел и начал разбираться уже в самолете. Усевшись на свое место, тотчас же вытащил из записной книжки десятка полтора обведенных красным карандашом вырезок, как бы заключенных в праздничную рамку, и, разложив на коленях, погрузился в их изучение.
Это можно было бы назвать материалами к военной биографии Крылова. Здесь было собрано все, что печаталось о нем в газетах и журналах: статьи, очерки, выписки из приказов о награждении, даже коротенькие корреспонденции первых дней войны, когда, по выражению очеркистов, "его звезда только восходила".
Сейчас он, как живой, поднялся перед своим профессором с этих узеньких листков газетной бумаги. Широкоплечий, невысокий. В чуть сдвинутой набок фуражке. С веселыми, узкими, как бы постоянно прищуренными глазами и почти прямой линией плотно сжатого, твердого рта. Подвижной, очень подтянутый. Пример дисциплинированности. Бесстрашный, лихой морской офицер!
"Сорок девять пробоин"!
Что это?
А! Одна из первых по времени газетных заметок о Крылове.
В те дни Краснознаменный Балтийский флот вел яростные оборонительные бои, защищая подступы к Ленинграду. Торпедный катер Крылова получил сорок девять пробоин. Мотористы поспешно заделали некоторые из них. Остальные были в таранном отсеке, который поднимается над водой на большой скорости катера. Итак, скорость как средство спасти катер от затопления!
Крылов выжал из моторов все, что мог. "Во весь опор погнал свой табун лошадей (лошадиных сил), - образно рассказывал он потом.
– Представляете? Целый табун с развевающимися белыми гривами!…"
Казалось бы, надо, не мешкая, уходить на базу. Но бой еще не был кончен. Подле вражеского крейсера еще кружили советские торпедные катеры, - вцепившись мертвой хваткой, не выпускали добычу.
И вдруг все с изумлением увидели, что подбитый катер Крылова выходит в новую торпедную атаку.
Он шел на редане, задрав нос, вздымая за кормой высокий бурун. Струи воды били из пробоин во все стороны, как фонтаны знаменитой статуи Самсона в Петродворце.
Только выпустив свои торпеды во врага, Крылов отвернул и на той же скорости умчался на базу.