Каменный пояс, 1978

Буньков Семен Иванович

Я из края, где ветры косые

Колобродят по стылым снегам,

Где высокое солнце России

Стелет звон родниковый к ногам.

Край суровый романтикой дышит,

Необъятностью хлебных полей,

Где орел поднебесье колышет,

Самоцветы сокрыты в скале.

Этих мест голубое железо

Я впивал с молоком с детских лет.

Край уральский,

ты мужеством врезан

В память людям на славной

Земле.

ВАЛЕНТИН

КРИВЦУН

СТРАНА СЕМАФОРИЯ

Моряки ждут ветерка попутного,

Летчики, — когда туман рассеется,

А у нас дела ежеминутные,

На погоду некогда надеяться.

Сквозь бураны и морозы жгучие

Рельсы пролегли заиндевелые.

Говорят, что мы с тобой везучие:

Просто машинисты — парни смелые.

Ведь у нас всегда погода летная,

С тишиной дружить мы не намерены

И всегда, как птицы перелетные,

В дальние края летим уверенно.

Сколько зорь в пути встречать приходится,

Провожать, грустя, закаты ранние.

Наше слово с делом не расходится,

Поезда идут по расписанию.

Мчат вперед почтовые и скорые,

И пути-дороги не кончаются…

Со страной стальною Семафорией

Всегда люди с радостью встречаются.

ЛЕОНИД КУЗНЕЦОВ

ОГНИ И ЗВЕЗДЫ

В такт шагам высвистывая песню,

Я иду в ночной неближний путь.

Мне идти уральским мелколесьем,

Озеро большое обогнуть.

Гаснет эхо. Запевают где-то

Путевую песню поезда.

И на землю росчерком ракеты

За звездою падает звезда.

Сколько тайн в заоблачном мерцанье!

И на крик испуганной совы

Отвечают сдержанным молчаньем

Звездные медведицы и львы.

Эй, мечтатель, опускайся с высей,

В даль ночную пристально взгляни:

Видишь, как далекий город высек

Над собою чистые огни.

Там куются крылья для полетов,

Люди без мечты не могут жить,

Кто-то спит, а кто-то жив заботой,

Чтоб огни и звезды подружить.

СЕДИНА

Солдат в бою седеет быстро

Не оттого, что смерть близка,

Не оттого, что грянет выстрел

И пуля свистнет у виска.

Одна лишь мысль его тревожит,

Она, как рана, сердце жжет.

Кто, если

голову он сложит,

Его Отчизну сбережет?

Кто отстоит леса и пашни,

Детей избавит от обид

И счастье, ставшее вчерашним,

Поникшим вдовам возвратит?

Седеют женщины России

Не оттого, что жизнь трудна.

Они и без того испили

Все чаши горестей сполна.

Они давно отголосили,

Оплакав тысячи смертей,

Седеют женщины России,

Пугаясь седины детей.

НА ПОЛЕ БРАНИ

Сколько в поле цветов расцвело —

Голубых, фиолетовых, синих!

Их ветрами сюда занесло,

Чтоб почтить все печали России.

ВЛАДИМИР ПШЕНИЧНИКОВ

ВОСПАЛЕНИЕ ЛЕГКИХ

Рассказ

Сережка привычным движением еще не отошедших с мороза рук поджег сигарету, раза два затянулся, но тут же с недоумением выбросил ее и повертел перед глазами всю пачку. Сигареты как сигареты — ростовские, «Прима», и с утра он уже успел выкурить штук семь-восемь.

От новой попытки закурить начался неожиданно злой неуемный кашель. Продрогшее тело обдало несогревающим жаром, на шее противно задергалась жилка.

— Веревки, что ль, они туда насовали? — недовольно проговорил Сережка, утирая слезинки. — Дай-ка, дядь Гриш, папиросу…

Старик Бубнов не торопясь слазил за отворот полушубка и протянул помятую «беломорину».

— На, грейся, — сказал.

Сережка закурил в третий раз и поморщился.

— Дым какой-то, как от известки… удушливый. А носом потянешь — вроде смола горит. Тьфу!

Бубнов хмыкнул.

— Это на тебя, парень, бес какой-то напал. Выдумает тоже — известка! — Сам он курил аппетитно.

Сережка прикоснулся спиной к голландке, занимавшей почти половину сторожки, снял шапку.

— Хоть немножко перехвачу у тебя, — переменил разговор.

— Давно бы надо зайти, — по-хозяйски отозвался Бубнов. — И вчера цельный день проторчал на юру, и нынче… От нашли погоду! Да я бы ни за какие деньги один не взялся. Сдались они…

Старик хотел, скорее всего, сказать «нашли дурака», а не «погоду», и Сережке продолжать разговор расхотелось.

— Да, ничё, — вяло проговорил он, гася недокуренную папиросу.

Голландка была хорошо протоплена, а спина все никак не отогревалась. Только озноб какой-то прошел от поясницы к лопаткам. В груди опять захрипело, и Сережка попробовал слегка, — кхе — кхе, — откашляться.