Каменный пояс, 1989
Шрифт:
А он, стервец такой, швырнул гранату:
И для меня окончилась война.
АЛЛЕГРО
Так начинался праздник тот:
В костюме ладном и нетесном,
Я бодро шел в полярный порт,
Чтоб дирижировать оркестром.
В морозце утреннем заря
Собой расцвечивала льдинки,
Верхушки кранов серебря,
Как шеи розовых фламинго.
Все механизмы собрались
И, будто светские
Лебедки-сплетницы, с кулис,
Шепча, растаскивали слухи.
Не смолкла публика в порту,
Но есть такой прием нехитрый —
И, оказавшись на борту,
Постукал ломом по пюпитру,
Затем над трюмом колдовал
В пластичной позе фараона.
Моим движениям внимал
Портальный кран десятитонный.
Лилась симфония труда,
Пахучий лес в прицеп ложился.
Я был счастливчиком тогда
И этой музыкой гордился.
Евгений Батраченко
ВОЛК
С разбитой лапой,
От росинок влажный,
Уйдя за перехлест лесных дорог,
По грудь в траве,
На выброде овражном
Всю ночь,
Не умолкая, воет волк.
И, все измерив
Собственною мерой,
Припоминая дружную
Пальбу,
Я слушаю,
Как жалуется серый
На горькую
Звериную судьбу.
Он побежден в борьбе простейших
Истин.
И завтра снова
Попадет в оклад.
Приговорен,
виновен,
ненавистен
И все-таки
Ни в чем не виноват.
Владимир Волковец
* * *
Забреду из предвечерья
И присяду налегке
Между форточкой и дверью
На вокзальном сквозняке.
С улицы — весенний воздух
Пухом выбелил стекло.
В небесах от путеводных
Звезд тревожно и светло.
За дверями — блики света
Потянулись полосой.
Эх, не подо мной планета
Завертелась колесом.
Может, все-таки рвануться
Вместе с женщиною той:
Побежать, догнать, споткнуться
И отстать, махнув рукой?
А потом свою потерю
Разделить накоротке
Между форточкой и дверью
На вокзальном сквозняке.
* * *
Упругие потемки.
И ветер волокнист.
Штакетник из поземки
Вычесывает свист.
Пускай
Что с нею невпопад
И холоден, и взрывчат
На перекрестках март.
Я сам еще во власти
Вчерашних неудач,
С друзьями по-февральски
Порывист и горяч.
Сочувствиям не верю.
От хохота — бешусь.
И только ночь за дверью
Запомню наизусть.
Когда уйду в потемки,
Не уступив друзьям
Того, в чем должен только
Я разобраться сам.
Кружить по тропам тесным,
Смиряя горький бег,
И, уступая встречным,
Проваливаться в снег.
* * *
Трепет осиновой тени. Нападки
Ветра сгущали тепло.
Из обомшелого пня, как из кадки,
Деревце буйно росло.
И никаких человеческих знаков.
Всюду, куда ни шагни,
Лес загустел и затих одинаков
В жути своей тишины.
Птицы замолкли. Они удивились —
Сбился с пути человек.
Только ползучие страхи змеились,
Тьмой выстилая ночлег,
Страшно и радостно. Вот середина
Пасмурных зарослей дня.
Но издалека, заблудшего сына,
Город окликнул меня.
Поезд разматывал километровый,
Прямолинейный гудок.
Вышел из лесу немой и суровый
К самым истокам дорог.
И пошагал мимо несуетливых
Изб, обступивших овраг,
Не замечая укусов крапивных,
Злобного лая собак.
Мимо старух, в чьи иконные лица
Мягко плескала листва,
Мимо колодцев, в которых водица
Век родниками жива…
Город. Поднялись навстречу кварталы.
Он загудел, замелькал.
Спешно в последний трамвай затолкал и
Снова меня потерял.
* * *
Ветровая зыбь травы.
Глохнет озеро лесное.
С каждым годом синевы
Уже зеркало резное.
Напряженна глубина.
Всполоши немую заводь,
И поднимется со дна
Ворох суетных козявок.
Глубоко увязнет шест,
Но не выпустишь, покуда
Ил не вздыбится, как шерсть
Ископаемого чуда.
Не отпрянешь впопыхах.
И в тебе горячим бредом
Отзовется мутный страх,
Что познал далекий предок.
И опутает потом