Каменотёс Нугри
Шрифт:
Окликнув еще несколько раз Кени и Тинро и не получив ответа, он закричал громче, отчаяннее.
– Гибну с голоду...
– донесся слабый голос Кени.
– Тинро, Тинро!
– звал Нугри.
– Отвечай! Где ты?
В это время Тинро сидел на корточках перед сокровищами, разложенными на полу. Факел, воткнутый в горлышко золотого сосуда, освещал драгоценности. Старик сошел
– Знаете вы, кто я? Я сам Рамзес-Миамун, повелитель земель и народов. Я богат и могущественен. Я все могу сделать... Число моих сокровищ несметно, как песок морской...
А далеко от него, в другом коридоре, лежал обессилевший Кени, подложив себе под голову жесткий мешок с драгоценностями.
Кени давно уже ни на что не надеялся. Он больше не слышал голоса Нугри. Ему становилось жарко и холодно. Он бредил, и видения сменялись видениями. То ему казалось, что он выбрался из гробницы... шел по пустыне с мешком на плечах... входил в деревушку... Выбегала из хижины старая мать и спрашивала: "Что несешь?" - "Золото, - отвечал сын, - теперь будем жить хорошо"... То ему представлялось, что он и Нугри подходят к мумии Рамзеса. Мумия встает из саркофага. Она указывает длинным, острым, как копье, пальцем на драгоценные камни. Они всюду: под ногами, дождем сыплются с потолка, наполняют покои... Кени стоит по колени в камнях, их становится больше и больше... Они уже доходят ему до пояса, до груди, шеи... Выше и выше...
Задыхаясь, Кени шептал:
– Я иду, Нугри, иду... Подожди...
16
Факел зашипел и потух. Нугри остался в темноте. Время, казалось, остановилось. Руки болели. Он расшатывал опускную дверь с отчаянием, не надеясь уже на спасение. Но в голове продолжала биться упрямая мысль.
Она неотвязно стучала, как молоточек: "Отдай сокровища беднякам".
Так он работал долго-долго. Ему казалось, что прошла целая вечность. Но он готов был работать годы, лишь бы пробиться к свету.
"Солнце, пресветлый Ра! Как можно жить без его света!"
Пищи и питья уже не было. Небольшой запас продовольствия, оставленный фараону, пришел к концу. И Нугри давно уже ничего не
Нугри перетащил мешок поближе к двери и сел около него. Мысли путались. Обрывками пролетала жизнь - сплошное мучение! Перед глазами мелькали Мимута, сын-писец, дети... О, как хотелось бы увидеться с сыном и детьми, пойти на могилу жены!
Потом представилась деревня - бедные хижины, оборванные, полуголодные женщины, нагие дети... И золото, сыплющееся из его мешка... Вот деревня становится богатой: возвышаются красивые домики, идут нарядные женщины, бегут веселые, сытые дети...
Нугри встал и ощупью направился к двери. И вдруг пошатнулся закружилась голова. Цепляясь за стену, он пытался итти. Желтые круги замелькали перед глазами. Он прислонился к стене - ноги подкосились.
Когда Нугри очнулся, он лежал на земле. В голове была тяжесть, есть уже не хотелось. Во рту пересохло, язык казался шершавым и лишним.
Нугри попытался встать, но голова опять закружилась.
– Неужели я так и не кончу работы?
– с трудом выговорил он.
Кругом - темнота и молчание. Спит вечным сном гробница Рамзеса, тишина жадно глотает каждый звук. И нет надежды выбраться из каменной могилы; входы и выходы преграждены, чертог вечности крепко заперт хитрым царским писцом.
Так лежал Нугри, обессилев от голода. Смерть медленно приближалась. Но что такое смерть в сравнении с его подвигом? Он отдал свою жизнь, желая облегчить участь бедняков. Разве он виноват, что попытка его не удалась. Он сделал все, что в силах был сделать бедный каменотес. И так же поступили друзья, умирающие где-то в коридорах гробницы.
Долго лежал Нугри, - дней и ночей не было. Все стало темнотой, черной, как сажа. Только тишина назойливо звенела в ушах.
За несколько часов до смерти, когда он бредил, ему почудились два луча, блеснувших в темноте. Лучи исходили от женщины, подходившей к нему. Это была она, добрая жена и мать его детей, с любящим сердцем.
Со стоном он протянул к ней руки:
– Мимута, как я рад, что ты пришла за мною!