Камеристка
Шрифт:
— Да уж. Наверное, впервые на нее давит корона, которую она до сих пор носила с такой легкостью, словно шляпку от демуазель Бэртэн.
Глава тридцать четвертая
Когда было возможно, я бродила по окрестностям и изучала Париж по-своему. При этом я выбирала маршрут по определенной системе. Как правило, я отправлялась туда, где жил бедный и простой народ, но приветливый к чужакам и веселый, несмотря на нищету и голод. Преодолев недоверие при первой встрече, я могла чувствовать себя почти как дома
Я одевалась, как простая работница, и потихоньку начала вспоминать деревенский диалект, чтобы никто не понял, что я прислуга из Версаля.
Иногда я испытывала сильную потребность поговорить с обычными людьми. Хотя я и научилась уже ценить жизнь при дворе, общение с простым народом было мне все еще по душе. К тому же только так можно было узнать из первых уст мнение людей о ситуации в стране, короле и аристократии в целом.
То, что я выяснила, внушало беспокойство. Настроение в народе было неважным. Ответственность за все свои беды люди возлагали на аристократию, клир и монархию.
— Нам не нужен гадюшник, набивающий свое брюхо за наш счет, увешивающий своих шлюх драгоценностями и лелеющий свои пороки. Когда мы надрываемся на работе и не можем себе даже хлеба купить.
Когда я слышала подобное, я только одобрительно кивала. Во-первых, этого от меня ожидали, а во-вторых, да простят меня за это, я разделяла эти взгляды.
Лично для себя я уже давно сделала выбор: я хотела по-прежнему принадлежать своему сословию. Мне, Жюльенне Берто, нечего было делать в толпе привилегированных особ. Я уже совсем не стремилась попасть в высшее общество. К тому же кто теперь мог знать, что в ближайшее время случится с господами. Я была совершенно довольна своим положением прислуги.
Я часто ходила в церковь Святого Евстахия. Ее многочисленные боковые капеллы являлись дарами гильдий ремесленников и торговцев. Я ходила от капеллы к капелле и внимательно их разглядывала. Я слышала, что и парижские воры еще со времен Средневековья имели свою гильдию. Какая же эмблема подошла бы им? Рука с чересчур длинными пальцами?
Вокруг церкви находилось самое большое кладбище города Парижа, Cimetieere des Innocents, кладбище невинных детей. Говорили, будто это название напоминает об умерщвленных сразу после рождения детях девушек легкого поведения, которых в этом квартале было очень много.
Позже император Наполеон хотел закрыть кладбище и построить на его месте «Лувр для народа». В этом квартале с давних времен царил порок, как я смогла узнать по удивительным названиям улиц во время своих прогулок. Тут действительно была улица сухого дерева, название, как нельзя точно характеризующее ее, учитывая, что там была установлена виселица.
Рядом стоял Лувр и недалеко от него Пале-Рояль, городской дворец герцогов Орлеанских, в пристройке к нему располагался театр Комеди Франсез.
Особенно чудесно было, когда Жюльену удавалось пойти в город вместе со мной. Мы бродили по улицам, обедали в обычном кафе на берегу Сены или где-нибудь в Латинском квартале, а после заходили в один из многочисленных кабачков
Мария-Антуанетта была уже на восьмом месяце очередной беременности. Видимо, сказались душевные страдания, и ее крепкое здоровье заметно пошатнулось. Придворные врачи делали озабоченные лица и прописывали королеве отдых.
Малышке Марии-Терезе исполнилось уже семь лет. Она была хорошенькой, но своенравной маленькой девочкой, однако она очень любила мать.
Дофину было уже почти пять, тем не менее он заметно отставал в развитии. Для своего возраста он был слишком маленького роста, и вдобавок с искривленным позвоночником. Мальчик часто страдал от простуд с лихорадкой, плохо набирал вес, и у него постоянно болели кости. Выражение его лица всегда было серьезное.
Самый младший пока ребенок, пятнадцатимесячный Людовик Карл, герцог Нормандский, напротив, был полной противоположностью своего старшего брата. Круглолицый, розовощекий, он всегда пребывал в хорошем настроении. Мария-Антуанетта боготворила малыша и называла его своим Chou d'amour, хорошеньким любимцем.
9 июля 1786 года Мария-Антуанетта с большим трудом родила вторую дочь Софи Беатрис. Девочка была нежная и хрупкая, как фарфоровая куколка. Я слышала, как повитухи шептались, что у нее какие-то физические недостатки.
В шесть недель малышка выглядела такой же слабенькой, как и при рождении, и с каждым днем чахла. И королева выглядела неважно, как озабоченно отмечала мадам Кампан. Много недель после родов она пролежала с высокой температурой.
— Самое плохое, что я не могу видеть своих детей, — жаловалась Мария-Антуанетта.
Сама же я была на седьмом небе от счастья. Как только выдавалась возможность, я старалась встретиться с любимым. Ни Жюльен, ни я до сих пор еще не испытывали такого вулкана страстей. Только теперь я поняла, как необходима мне любовь, но для этого мне пришлось ждать до двадцати девяти лет. Как и любая девушка в подобной ситуации, мыслями я постоянно была с Жюльеном. Я стала довольно небрежно относиться к службе, но мое счастье, что мадам дю Плесси оказалась такой понимающей госпожой.
Я забывала половину своих поручений, и когда однажды не только испортила ее вечернее платье слишком горячим утюгом, но и сожгла новый парик почти раскаленными щипцами, я думала, что меня выкинут, но мадам Франсина только посмотрела на меня, покачала головой и сказала: «Ничего».
Глава тридцать пятая
Моими любимыми местами в Париже были элегантные магазины на Елисейских Полях. За последние годы репутация этого некогда аристократического квартала, к сожалению, пострадала. Благородную авеню Монтень в народе прозвали Аллеей вдов; при этом, однако, имели в виду женщин, которые высматривали себе там платежеспособных кавалеров.