Камеристка
Шрифт:
— Иногда мне кажется, что королева от душевных страданий ума лишилась. — Мадам Франсина произнесла это с сочувствием. — Она пытается против всех доводов разума преуменьшить серьезность состояния здоровья своего сына. Это похоже на то, как испуганный ребенок в лесу подбадривает себя песенкой. Сердце разрывается, когда слушаешь королеву. Самое ужасное, что трусливые придворные врачи поддерживают мать в ее безрассудном мнении. — Мадам Франсина возмущалась совершенно справедливо.
Каждому при дворе было ясно, что бедняжке никогда не стать королем Франции.
Между
— Скоро это неспособное правительство начнет взимать налоги со свежего воздуха, — слышала я в Париже насмешливые замечания людей, — чтобы Мадам Дефицит смогла купить себе новое бриллиантовое колье.
Теплыми душными вечерами улочки заполнялись праздношатающимися людьми. Теперь к ним, однако, прибавились новые люди: интересующиеся политикой, высматривающие единомышленников, чтобы подстрекать друг друга к восстанию.
Я была поражена, увидев, как на перекрестках на деревянных ящиках стоят люди и совершенно открыто произносят революционные речи — обычай, перенятый у лондонцев. Каждого из этих «проповедников» окружала толпа любопытных прохожих и усердно им аплодировала. По большей части они клеймили расточительность двора, прежде всего королевы, и проистекающее из этого, становящееся все более невыносимым налоговое бремя на каждого отдельного горожанина.
Четыре года назад вокруг Парижа воздвигли стену, тогда как в остальной Европе во многих местах средневековые стены по крайней мере частично, рушили. Народ воспринял это как заточение.
— Власти приказали скроить стену, чтобы облегчить для таможенников сбор налогов на городских границах, — объяснил мне Жюльен. — Теперь уже никому не удастся ускользнуть от этого.
Сборщики налогов у всех были бельмом на глазу.
«Они выжимают из нас деньги, чтобы пополнить казну. А для чего? Не для того же, чтобы облегчить жизнь бедняков, а для того, чтобы удовлетворить потребность королевы в роскоши», — можно было прочитать во многих статьях.
Я принесла одну такую газету в Версаль и показала ее Жюльену. Он не удивился, только злобный тон потряс его.
И постоянное давление улицы оказало свое действие.
8 августа 1788 года его величество велел огласить, что он решил созвать 4 мая 1759 года Генеральные штаты. Это известие хотели выдать народу за «милостивую любезность» короля. На самом деле Людовику не осталось другого выбора. Государственная казна была пуста, и заимодавцы, прежде всегда готовые предоставить кредиты, не хотели выделять крупные суммы.
Эта печальная весть оказалась, к сожалению, не единственной. Несколько дней спустя последовала еще одна: Государственная казна не будет больше оплачивать свои долги наличными. Вместо этого она выпустит облигации под пять процентов.
— Долговые обязательства при пустом кошельке ничего не стоят, — коротко сказала мадам Франсина. — Теперь наше государство — банкрот.
Народ снова вышел на улицы и давал выход своему гневу по поводу бесхозяйственности.
— Тон протеста стал острее, и люди швыряют почти ничего не стоящие облигации в Сену и во весь голос требуют, чтобы король отправил в отставку кардинала де Бриенна из-за неспособности справиться с ситуацией, — сообщала я своей госпоже из Парижа.
Сам министр, ослабевший от туберкулеза легких, никаких иллюзий не питал:
— Я знаю, что люди во всем винят меня и я им окончательно надоел.
И как реагировал на это король? Как всегда, он впал в летаргию и для начала проспал целый день. Он ни с кем не разговаривал, а на следующее утро отправился на охоту, а через день спрятался в своей любимой слесарной мастерской.
— Здесь, в лесу, я забываю обо всех заботах, которые возлагаются на мои плечи из-за тяжелой ответственности за благосостояние государства, — признавался Людовик.
— Как хорошо для его величества, — сказала мне мадам дю Плесси, — но я сильно сомневаюсь, на пользу ли это общему благу, и, между нами, говорить о «благе государства» кажется мне сильным преувеличением, когда не хватает денег.
Королева постоянно пребывала в отчаянии от неспособности своего супруга править страной. Она призвала к себе того человека, который на протяжении десятилетий хранил ей верность: графа де Мерси.
Ему было уже почти шестьдесят лет, и двадцать из них он провел во Франции. Он обладал способностью заглядывать и за фасад. Граф и Мария-Антуанетта договорились немедленно отправить в отставку месье де Бриенна. Едины они были в том, что есть один-единственный человек, который может «вытащить повозку из грязи».
И таким человеком должен был стать Жак Неккер. Еще шесть лет назад швейцарского банкира изгнали из французского правительства, но в народе он был по-прежнему чрезвычайно популярен.
— И потенциальные заимодавцы будут ему доверять, — считал граф. — Его мы должны вернуть непременно.
Опытный австриец ошибался редко, но на этот раз он просчитался.
Глава сорок шестая
Переговоры со швейцарцем затягивались. Восемь дней он заставлял себя упрашивать.
— Это ведь я оказываю услугу Франции, а не наоборот.
Волнения в Париже продолжались. Возбужденные толпы забрасывали камнями кареты аристократов и их лошадей, отчего испуганные животные несли, и это приводило к несчастным случаям.
И кучеру мадам Франсины Гийому пришлось две недели проходить с повязкой на голове, потому что камень попал ему в лоб.
Жюльен предостерегал меня:
— Не садись больше ни в одну карету, если захочешь отправиться в Париж. На грузовых повозках и в крестьянских телегах, может, и не так удобно, но зато надежнее.