Камешек в небе (= "Галька в небе"). Звезды как пыль (другие переводы)
Шрифт:
В отчаянии он огляделся. Ну, может быть, сон такой ясный, такой детальный и такой продолжительный? Как-то он читал, что большая часть снов длится не более пяти секунд, что они провоцируются мельчайшими раздражителями, действующими на спящего. И что кажущаяся длительность сна — всего лишь иллюзия.
Жестокое утешение? Он подтянул манжеты рубашки и посмотрел на часы. Секундная стрелка вращалась и вращалась. Если это был сон, то он, должно быть, сошел с ума.
Он посмотрел вдаль и машинально провел рукой по лбу, отирая холодный пот.
— Как насчет амнезии?
Он не ответил себе
Когда он занес ногу над куклой, разум его покинул хорошо проторенный и гладкий путь, каким столь уверенно он шел до сих пор… Если тремя месяцами позже, или десятью годами, он вновь опустил ногу в незнакомом месте, и в это время разум вернулся к нему…
Да, тогда все могло бы показаться одним-единственным шагом… Но где он был и что делал в промежутке?
— Нет! — слово это вылилось в громкий крик. — Невозможно! — Шварц посмотрел на свою рубашку. Она была той же самой, которую он надел сегодня утром или тогда, что казалось сегодняшним утром, и это была свежая рубашка. Он подумал, сунул руку в карман пиджака и вытащил яблоко.
Как безумный, он вонзил в него зубы. Оно было свежим и все еще хранило прохладу холодильника, из которого он достал его двумя часами раньше или в то время, что казалось двумя часами раньше.
А эта маленькая тряпичная кукла, как насчет нее?
Он почувствовал, как быстро устремился вперед. Это должно быть сном, иначе он действительно сошел с ума.
Его поразило, что время дня изменилось. Был уже вечер, по крайней мере тени удлинились. Он вдруг понял, какая полная тишина и спокойствие царили в этом месте. И он проникся еще большей тревогой.
Очевидно, нужно было найти людей, каких угодно людей. И столь же очевидно, нужно было найти дом, а самое лучшее — найти к нему дорогу.
Автоматически он повернулся в том направлении, где деревьев, казалось, было меньше.
Вечерняя прохлада легким ознобом проникла под пиджак. Он пошел к прямой и безлюдной щебеночной полосе и устремился по ней с невыразимым облегчением, чувствуя под ногами твердую поверхность.
Вокруг царила абсолютная пустота, и на мгновение холод вновь охватил его. Он надеялся увидеть машины. Было бы легче легкого помахать рукой и сказать — он даже произнес это вслух:
— Вы, случайно, не в сторону Чикаго?
А что, если он был не около Чикаго? Что ж, любой большой город, любое место дали бы ему возможность для телефонной связи. В его кармане лежало всего лишь четыре доллара 27 центов, но ведь везде есть полиция.
Никаких машин, ничего! А темнота становилась все гуще.
Он все шел и шел по шоссе, прямо по его середине, и все время озирался вокруг. Заход солнца остался им незамеченным, как и появление звезд.
Он решил, что к нему вновь вернулось состояние неясности, потому что горизонт слегка замерцал. Между деревьями было видно холодное голубое небо. И щебенка под его ногами, казалось, слабо искрилась. Он наклонился и потрогал ее.
… Он ощутил себя мчащимся по шоссе. Из-под ног его доносились громкие аритмичные и шероховатые звуки. Он сознавал, что почему-то еще несет поврежденную куклу, и швырнул ее через голову.
Гнусное, издевательское воспоминание
А потом он в панике остановился. Каким бы воспоминание ни было, оно служило доказательством его психического здоровья. А он в нем нуждался! Поэтому он вернулся назад, к исходному месту, и, опустившись на колени, искал куклу до тех пор, пока не нашел ее.
И снова шел, слишком несчастный для того, чтобы бежать (так он определил свое состояние).
Он проголодался и был испуган, по-настоящему испуган, когда увидел справа от себя свет.
Конечно, дом!
Он дико закричал, но никто ему не ответил. Однако это был дом, искорка реальности, подмигивающая ему сквозь ужасную безымянную пустоту последних часов. Он свернул с дороги и устремился напрямик, сквозь кусты.
Странная вещь! Даже ручей слабо светился — фосфоресцировал! Но он отметил это лишь каким-то уголком зрения.
И вот он уже рядом с домом, может пощупать рукой его твердое белое тело. То были не кирпич, не камень, не дерево, но он не обратил на это внимания. Вещество, похожее на простой крепкий фарфор, но ему было все равно. Он лишь смотрел на дверь, а потом подошел к ней и увидел, что никакого звонка нет, и принялся стучать в нее и орать, как демон.
Он услышал возню за ней, прекраснейший звук человеческого голоса, и закричал:
— Эй, сюда!
Раздался слабый ровный звук, и дверь отворилась. Появилась женщина. В глазах ее мерцала искорка тревоги. Она была высокая и худая, а за ней маячила фигура мужчины с суровым лицом в рабочей одежде… Нет, не в рабочей одежде… Собственно, одежда мужчины не была похожа на что-либо, виденное Шварцем раньше, но каким-то непонятным образом чувствовалось, что это — одежда, в которой человек работает.
Но Шварц не был аналитиком. Для него и рабочие и их одежда были прекрасными настолько, насколько может быть прекрасным лишь то, что касается друзей.
Женщина заговорила, и голос ее звучал мелодично, но властно, и Шварц ухватился за дверь, чтобы не упасть. Губы его беззвучно шевелились, и мгновенно, все прошлые страхи вернулись к нему с удвоенной силой и стиснули его сердце.
Ибо женщина заговорила на языке, которого Шварц никогда не слышал.
Глава 2
Избавление от незнакомца
Прохладным вечером Лоа Марен и ее флегматичный муж Арбен играли в карты; старый человек, сидящий в углу в кресле на колесиках, сердито зашелестел газетой.
— Арбен! — позвал он.
Арбен Марен ответил не сразу. Постукивая пальцем по гладкому прямоугольнику стола, он обдумывал следующий ход. Потом, приняв решение, рассеянно отозвался:
— Чего тебе, Грю?
Седой Грю бросил на своего зятя яростный взгляд поверх газеты и вновь зашелестел ею. Шум подобного рода действовал на его нервы самым благотворным образом. Когда человек, переполненный энергией, вынужден безотлучно находиться в кресле на колесах — у него вместо ног были две бесчувственные палки, должно же быть нечто такое, клянусь космосом, что помогало бы ему хоть как-то выразить свои чувства. Грю использовал для этого газеты. Он шелестел ими, жестикулировал, а в случае крайней необходимости и хлестал ими по вещам.