Камея из Ватикана
Шрифт:
– Здесь – это где? – зачем-то спросила Тонечка.
– А вот дварэц мой! – Сапожник показал рукой куда-то за спину, в будку. – Тут и жыву.
Тонечка заглянула внутрь через его плечо. Ей показалось, что будка настолько крошечная, что в ней можно только сидеть или стоять, лежать уж точно нельзя!
– Нэ пэрэжывай, дочка, я прывык давно! Кагда чэлавэк адын, что ему нада? Ничево ему не нада!..
– Вы, должно быть, всех здешних жителей знаете?
– Всэх нэ знаю, а много знаю. А мэня
– Я на Заречной улице живу, – сказала Тонечка. – По соседству с Лидией Ивановной Решетниковой. Она к вам не приходила обувь чинить?
– Прыхадила, – сказал сапожник. – Она одын панимал, какой я есть мастер! В Спитаке первый был, туфли тачал, как из сэрэбра лил!.. Мой дом на улыцэ самый багатый был, красывый! Мама айлазан готовыт, на празнык хаш варыт, э-эх!.. Вся улыца радуется! Ныкаво нэ асталась, нычево.
– Лидия Ивановна у вас обувь чинила, да?
Сапожник покивал.
– У нэй сапаги и туфэлка хароший, настаящий. Хароший сапожнык шыл, мастер шыл. Сносу нэт!
– У нее была дорогая обувь? – живо спросила Тонечка.
– Э, дочка, такая обувь тэпэрь нэту, как у нее был! Стэжок к стэжку, хвоздык к хвоздыку! Отлычная работа, как будто я сам шыл! – И дядя Арсен поднял вверх желтый заскорузлый палец. – Хде такой туфэль брал, спрашиваю. А она смеется, гаварит, Арсэн, мне туфэль в Москва на заказ дэлали, я что папала ныкагда нэ насила! У ГУМе, гаварыт, шыл сапожнык, тоже армянин, Давид звали!
– В ГУМе? – усомнилась Тонечка. – Шили обувь?
– Клянус здаровьем!
– Это когда было? Сто лет назад?
– Зачэм сто? – обиделся дядя Арсен. – Сорок!
– Сорок лет назад Лидии Ивановне шили туфли?! И она их до последнего времени носила?!
– Э, дочка, хароший туфэль или сапаги за сто лэт не сносыт! А у нэй, вах, как многа туфэль! И всэ пэрвый сорт! Дядя Арсэн чыныл, латал, а она благодарыл!.. На Пасху кулич, а инагда цэлый кура угащала! Принысет, скажэт: угащайся, Арсэн! И кофе! В Армэнии все кофэ пьют, друг друга угащают! И мы с Лидой пили!
Тонечка, которая все время боялась, что заплачет, – от малодушия! – засмеялась, вдруг представив себе, как старая княгиня в шали-паутинке и с камеей у шеи пьет кофе с сапожником дядей Арсеном!
– Что смэешься, дочка? Так и было, клянус здаровьем! К сэбе приглашала, уважытэльно гаварыла! Вот внук вэрнэтся, гаварыла, папрашу, он тэбэ паможэт! Работу паможэт, жилье паможэт!
– И за пятнадцать лет не помог?.. – негромко спросила Тонечка.
– Зачэм пятнасать? – обиделся дядя Арсен. – Всэго года тры! Я раньше ни с кэм не говорыл, малчал и работал. Думал. А патом Лида сама стала гаварыт, хвалыт стала работу маю!
– А кто у нее внук? Где его найти?
– Э, нэ знаю, дочка. Лида мне в душу не лэзла, я ей в душу нэ лэзла. Кофе,
Тонечка испытала облегчение – оказывается, сапожник знает, что старая княгиня умерла, и ей не нужно ему об этом сообщать.
– Спасибо, дядя Арсен, – сказала она и вновь протянула три бумажки, припрятанные в кармане. – Если найду внука, я к вам забегу, расскажу.
– Вай мэ, нэ нужна сыну батинки чиныть?
Тонечка улыбнулась:
– Еще будет нужно, лето впереди! И вы к нам заходите, дядя Арсен, – пригласила она. – Наш дом номер три, на Заречной улице. Я вкусный кофе варю.
Сапожник опять поднял палец.
– Зачэм себя хвалышь, дочка? Пусть люды пахвалят!
– И то правда, – согласилась она. – Ну, до свидания!
И выскочила из-под жестяного навеса под дождь.
…Так нельзя, в такт шагам говорила она себе. Так нельзя. Человек пятнадцать лет живет в будке. Так нельзя.
Нужно что-то придумать.
…В разного рода передрягах у Тонечки всегда был один и тот же план действий. И этот план безотказно работал! Она звонила мужу, и дальше все как-то решалось.
Она забежала на крыльцо «Рублевочки», нашарила в кармане телефон и нажала кнопку.
– Как твоя нога, Ефим Давыдович? – спросил из трубки Герман. – Побаливает?
…Иногда он почему-то называл супругу Ефимом Давыдовичем. И еще «шери»! «Ефим» Тонечку веселил, а «шери» она терпеть не могла.
– Я про нее и забыла, – ответила жена и посмотрела на свою ногу. – Ничего, Саш. Вот ты напомнил, и она сразу заболела.
– Я не хотел.
– Слушай.
– Слушаю.
– Саша, я понимаю, что это странно, конечно, но все равно должна тебе рассказать…
– Ты нашла бездомную собаку, – перебил муж.
– Нет, подожди, Саш.
– Мы должны срочно устроить кого-то в больницу.
– Саша, послушай меня.
– У тебя попросили взаймы миллион.
Тонечка рассердилась.
– Я так ждала, когда смогу тебе все рассказать, – выговорила она и отвернулась от какой-то тетки, которая вывалилась из магазинной двери. – Я изо всех сил держалась, потому что мне его очень жалко! А ты меня даже не слушаешь!
– Я слушаю, – покорившись, сказал Герман. – Выкладывай.
Тонечка изложила все – про Спитак, про семью, про сына, про будку. И про то, что ничего не меняется последние пятнадцать лет. Старая княгиня вроде бы собиралась помочь, но не успела, умерла.
Герман дослушал и вздохнул.
– Тоня, – сказал он. – Ну, мы-то с тобой как поможем? Обувной фабрики у нас нет, пригласить сапожника пожить у нас на участке в Немчиновке мы не можем.
– Да он и не согласится, – пробормотала Тонечка.