Камиль. Залог

Аверина Екатерина

— Просвети, — демонстративно передергиваю затвор и зажимаю рукоять обеими руками, опустив оружие вниз, чтобы в любую секунду им воспользоваться.

— Я уже сотню раз говорил тебе, но ты никогда не слушал! Первый раз родной брат предал семью, когда бросил ее, свалив в чужую страну. Второй раз родной брат предал нас, приняв за равного выродка, рожденного от Залога. Ты предал нас, лишив возможности распоряжаться наследством! Ты предал нас, когда всеми силами стал отстранять от дел семьи, выдавая нам лишь крохи с вашего с Адилем стола, чтобы мы не подохли с голоду и со скуки! Ты предал нас, когда запер Расула в чертовой клинике! Бросил его там!

— Я положил

его на лечение, идиот! Спасти ему жизнь и дать шанс на нормальное будущее — это предательство?! Ограждать тебя, вспыльчивого, неуравновешенного придурка с раздутым самомнением, от чужой крови на твоих руках — это предательство?! Или не давать вам бабок, чтобы вы не скололись к хуям оба? Может это предательство?! Я тебя услышал. А теперь давай я тебе скажу, где настоящее предательство. Когда, как ты выразился, выродок, недостойный носить фамилию Садер, встал рядом со мной, готовый пролить кровь за мир в этом гребаном городе и нашу ебанутую семью, а те, кто так громко орали, называя себя братьями, встали на сторону врага, убивающего женщин и детей, и выкрали невинную девочку, для которой даже ваше ублюдское прикосновение — уже изнасилование! Вот где предательство, брат! Ты продался за пустые обещания Сабира Алиева. За дозу для младшего брата.

Руки со стволом медленно поднимаются вверх. Дрожат. Они пиздец как у меня дрожат! Сжав зубы, на мгновение закрываю глаза, делаю вдох и дрожь уходит.

— Я не прощаю предательства, Аяз. У меня больше нет брата с таким именем. Ты больше не Садер.

Жму на курок и смотрю, как пуля входит чуть выше его переносицы. Внутри меня агония, и снова начинает трясти. Только вид раздетой Ясны с навалившимся на нее Аязом не дает скатиться в сожаление о том, что сделано.

Один из моих младших братьев мертв от моей руки. Перевожу ствол на второго. Горло сводит спазмом. С пушистых как у девчонки, черных ресниц Расула срываются слезы. Он в ужасе смотрит на лежащего рядом с ним Аяза. Медленно переводит взгляд на взведенный ствол. Бледный как полотно первого снега, который он никогда не видел. Тяжело сглатывает. Кадык ходит ходуном на напряженной шее.

Слышу шаги за своей спиной.

— Не смей вмешиваться! — рычу, думая, что это Адиль, но поверх моей руки ложится дрожащая, ледяная ладошка Ясны.

Не опуская пистолет, поворачиваю к ней голову. Она в футболке Адиля. Тоже бледная. Очень маленькая. Очень хрупкая. Соломенные волосы убрала за уши и глаза теперь еще больше. В них кроме страха есть что-то еще. Я не понимаю.

— Не надо, — хрипло просит она. — Отпусти его.

— Я не могу, — качаю головой.

— Он не трогал меня. Расул пытался отговорить Аяза. Поверь мне, пожалуйста. Не убивай еще одного брата. Его гибель ты себе не простишь. Ты обещал мне, что скоро все изменится. Я умоляю, сдержи слово сейчас. Пусть смерть Аяза станет последней. Хватит.

Котенок вцепился в меня своими острыми коготками. Я смотрю на ее стертые запястья. В башке начинает шуметь от нового прилива ярости. А она держится за меня так доверчиво. Ей страшно, но смотрит пиздец как открыто! Так только она умеет. Ничего не скрывает. Все, что в ней есть, все наружу. Отдает мне все без остатка, наполняя жизнью и способностью дышать.

— Кэм, — а вот и Адиль пожаловал, — меня не пристрели. Я подойду.

Киваю.

Брат медленно проходит мимо, останавливается напротив Расула. Слезы на лице брата высохли, оставив лишь две дорожки, как следы его сиюсекундной слабости.

— Слушай меня, Рас. Внимательно слушай, — говорит ему Адиль. — Я люблю тебя, как брата. Ты мне брат. У нас один отец. Одна

кровь. Одна фамилия. Я верю Ясне. Она сказала, что ты пытался остановить Аяза. Эта девочка не умеет лгать. Сейчас ты опустишься на колени перед старшим братом и его Душой, и будешь просить прощения. Искренне. Ты умеешь, я знаю. Ты хороший парень, Рас, — срывается на хрип Адиль, обняв малого за шею и дернув на себя. — Ты запутался. Мы уедем отсюда. Начнем все сначала. Вместе. Положим тебя в клинику. Потом, если захочешь, пойдешь учиться или устроишься на работу. Женишься. Будешь жить, понимаешь? Просто жить! В этом кайф, Рас, а не в той дряни, которой ты себя травишь. Я умоляю тебя, засунь в задницу свою гордость и проси прощения.

А Ясна продолжает гипнотизировать меня взглядом. Я внимательно слушаю каждое слово Адиля, пока не убирая оружие.

Ад отходит в сторону, едва не задев ногой мертвое тело Аяза. Толкает Расула в плечо. Малой смотрит на него, потом на меня. Делает один шаг. Затем еще один. И последний.

— Спасибо, — произносит одними губами, мельком взглянув на Ясну. Опускается перед нами на колени, склоняет голову. — Прости меня, брат, — с достоинством, без лишних оправданий. Остальное уже сказано в этой проклятой квартире и впиталось в стены навечно.

Моя девочка переступает с ноги на ногу. Смотрю на ее босые ступни так несуразно смотрящиеся на этом грязном полу. На красивые, непривычно открытые ножки. Замерзла же, глупенькая, смелая девочка.

— Иди к Самире, — говорю ей.

— Прости его, — она поднимается на цыпочки, целует меня в щеку и послушно уходит. Даже дверь за собой прикрывает, моя умница. Только я уверен, что мой котенок стоит возле нее с той стороны и ждет моего вердикта.

— Ты будешь находиться либо рядом со мной, либо рядом с Адилем, либо под охраной до тех пор, пока мы не закончим здесь с делами и не уедем. Потом ты добровольно ляжешь в клинику и будешь лечиться от зависимости. Сбудется ли остальное из того, что пообещал тебе Адиль, будет зависеть только от тебя. Я хочу, чтобы ты запомнил этот момент, Расул. Зафиксировал его в своей дурной башке! И ни на секунду не забывал, что обязан каждым часом своей жизни Адилю и Ясне. А в моей обойме всегда одна пуля будет предназначена для тебя.

Глава 38

Ясна

В кольце его рук тепло и безопасно. Камиль медленно водит мягкой губкой по моему животу и груди. Доверчиво откинув голову ему на плечо, считаю удары его сердца, стучащего мне в лопатку.

Мы вернулись домой всего пару часов назад. За это время он едва ли сказал десяток слов. Молча привел меня в свою ванную, сам набрал воды, сам раздел и погрузился вместе со мной в теплую воду. Чтобы разобраться в его чувствах, я слушаю, как со мной говорит его тело: учащенный пульс, тяжелое дыхание, несвойственные Камилю, сдержанные движения, словно он боится навредить и все контролирует. Спиной и ягодицами ощущаю все его рельефы. Напряженные мышцы, вздыбленного, горячего «монстра», сжимающие меня мощные бедра.

Теперь я, кажется, знаю, как переживают боль сильные мужчины. Молча, перемалывая ее внутри себя, будто там стоит огромная мясорубка. Только ножи у нее тупые. Процесс слишком медленный.

Его рука вздрагивает, застывает. Камиль опускает губку в воду, свободной рукой немного разводит мне ноги и бережно поглаживает между ними мягкой тканью с шипящими пузырьками мыльной пены. Водит по внутренней стороне бедра. Убирает губку в сторону. Закидывает мои ноги на края ванны, ладонью аккуратно давит чуть повыше лобка, прижимая крепче к себе и дну, чтобы я не съезжала.