Камни Господни

Строганов Михаил Сергеевич

***

Савва не помнил того часа, когда умер. Не заметил потому, что за его грешной и многострадальной душою не сошел светлый ангел, не повлек, утешая, сквозь лютые мытарства воздушные, где с каждого взыщется и воздастся по мере греха его. Но этого ничего не было, его не заметили, забыли в старой монастырской ледяной яме. Как неделю, и две, и три назад послушник все так же продолжал лежать, заваленный кусками оттаявшего мяса, отчаянно пытаясь уразуметь, можно ли усопшему без исповеди и причастия молиться за свое спасение и надеяться быть услышанным.

Иной раз Снегов слышал доносившиеся душераздирающие

крики, конский топот и нестройное церковное пение, а иногда в яму проникал едкий дым горелого мяса, и тогда послушнику казалось, что уже настал День Страшного Суда, что грядет воскресение из мертвых, но о его плоти, перемешанной с кусками убоины, никто так и не вспомнит, что придется просто бесследно сгинуть, даже не представ перед Его грозными и праведными очами.

Однажды, услышав громогласный зов трубы, Савва понял, что ежели теперь не уверует в Его любовь и не поднимется из ямы, то даже ад не примет его разуверившуюся душу. Взобравшись наверх по мясным кускам, Савва обнаружил, что все засовы и запоры по зову архангельской трубы отворены, что его путь на Суд открыт и свободен. Немного поразмыслив, Савва прихватил с собой кусок мяса, чтобы было что представить на Суде, прося Господнего снисхождения.

Неведомый, занесенный снегом город лежал в руинах, поднимая от своих тлеющих останков едкие столбы чада. На пустых, вымерших улицах валялись разбросанные людские останки и мертвые, порубленные на куски волки.

Возле Софийского собора Савву чуть было не сгубили насевшие на него черти, но проезжавший мимо черный всадник одним взмахом руки рассеял бесовское полчище.

Снегов посмотрел на ездока и жалобно простонал:

— Ты, господин, наверно, и есть проклятый сатана, раз перед тобою бесы трепещут.

— Василий? — в ужасе закричал всадник. — Ты же давно умер…

— Да, я под убоиною погребенный верно с полвека пролежал, — смутясь, ответил послушник царю. — А за сие время сам сгнил, и власы в могиле моей вылезли, и пальцы от хлада почернели и теперь отстают совсем без боли.

— Ты же в раю… святой… — цепенея от ужаса, вымолвил Иоанн.

— Василий Блаженный… — прокатилось по стоящим в оцепенении опричникам. — С того света восстал…

— Не позвали, не помянули меня в Царствии небесном, из-за нашего царя Ирода, — по-детски расплакался Савва. — Вот хотя бы ты, князь бесовский, ответь, забрал ли к себе окаянного Ивашку? Долго ли мне муку смертную терпеть прикажешь? Молчишь? Не смеешь ответствовать? Ну, так возьми, сатана, мяса пожри, конец твой близок!

Савва швырнул кусок мяса к лошадиным копытам. Испугавшись, конь встал на дыбы и, проваливаясь в мягком растаявшем снеге, опрокидывая седока, тяжело рухнул на спину.

— Блаженнейший, стой, ты куда?! — отчаянно взмолился Иоанн. — Погодь, я с тобой!

Савва повернулся и, угрожающе сложив для крестного знамения почерневшие пальцы, строго сказал:

— Нельзя тебе, сатано проклятый, со мною. Ко Христу иду. А коли просьбами докучать станешь, тогда твоего добра не попомню, вмиг перекрещу!

Иоанн возопил, заставляя опричников догнать и привести к нему Василия или хотя бы вымолить, вырвать у него прощение. Но блаженный исчез, словно камень, бесследно канувший в черную воду Волхова. Сбившиеся с ног опричники не встретили воскресшего святого, и некому было сказать, куда он укрылся, в чей дом пошел оплакивать горе. Потому что не осталось в Новгороде живых, потому что стал Новгород городом мертвых.

Глава 18.

И тьма не объяла его

От стоявших лютых морозов, да внезапно пришедшей за ней оттепели рассыпалась и растеклась по ночной земле луна, оставшись плыть по небу истаевающей полосой месяца.

На мертвом холме, где не росли деревья, Карий наконец остановил выбившегося из сил коня. Он огляделся, тщетно пытаясь отыскать прямо из-под ног ускользнувшую дорогу: пути не стало. Мир заполнила топкая лунная зыбь и надвигавшаяся за ней тьма.

Долгое время безвестие сжигало Данилу изнутри: ни приходившие с северо-запада люди, ни строгановские соглядатаи не ведали о том, что творилось в Новгороде. И только по стоящим над городом заревам и дымам пожарищ, да блуждавшим окрест волчьим стаям догадывались о чинимых царем казнях и великом разорении. Да еще странствующие калики поговаривали про то, что через волхва лютого посвятился царь сатане да упился кровью мученика Филиппа, митрополита всея Руси.

Узнав о разорении Новгорода, Карий, не сказавшись Строгановым, покинул их земли, надеясь отыскать своих спутников среди живых, взятыми для допроса в царский полон. Теперь жизнь людей, ставших ему самыми близкими, зависела от его решительности и смертоносного ремесла. Теперь он благодарил Бога за то, что Его промыслом стал совершенным, не имеющим себе равных, убийцей, что теперь его прежнее зло сможет послужить во спасение. Карий знал, что ради Васильки и Саввы легко убьет каждого, кто посмеет встать на его пути.

Уставший, с разбитыми копытами о хрупкий наст, конь тяжело дышал и, хрипя, отказывался идти дальше. Спешившись, Данила снял с него сбрую, ставшую для изможденного скакуна непосильно тяжелой:

— Прощай, Облак. Винить тебя не в чем, ворочайся назад… — Данило повернулся и не торопясь, стал спускаться с оледенелого холма.

Он слышал, как за спиной жалобно заржал конь, как, ломая тонкую ледяную кору, отчаянно вставал на дыбы, умоляя всадника возвратиться. Карий не обернулся. Он знал, что каким бы ни был смелым и отчаянным конь, без седока ступить на крутой, стремительно влекущий вниз ледяной склон, не решится. Данила знал, что вместе с ним Облак не пройдет и двух верст, а одному, может, удастся возвратиться.

Направо пойдешь — убит будешь;Налево пойдешь — смерть найдешь;Прямо пойдешь — себя потеряешь,А назад не вернешься…

«Неужто прав оказался блаженный? — уходя по колено в колючую снежную слюду, Данила вспомнил Давыдку Калачника, казачьего старшину, в одночасье ставшего юродивым. — Доселе и подумать не мог, что так слова отзовутся…»

***

С Новгородом было кончено: за шесть недель погромов, кровавых расправ и казней город обезлюдел и выгорел, да от потопленных тел расплескался вышедшим из берегов Волховом. Молчание, обещанное провидцем на небе, сползало вниз, устилая белым саваном обугленные остовы теремов и торговых дворов, раскатанные головни изб, да оставшиеся стоять пустыми прокопченные церкви. Вверху, под кружащимся белым небом, чернели вороньи стаи, на улицах деловито хозяйничали волчьи стаи, жестко соперничая и деля новые земли, наполненные без счета легкой добычей.