Камни вместо сердец
Шрифт:
Королева склонилась вперед и прикоснулась ладонью к руке своей бывшей служанки.
– Заболели все трое детей, – продолжила та каменным тоном. – Майклу было запрещено входить в их комнаты в страхе перед заразой. Ходить за Хью и Эммой было поручено слугам, однако за Дэвидом мать ухаживала сама, рыдая и вопия к Богу о милости к ее мальчику. Я и сама поступила бы так же, если бы речь шла о Майкле. – Помедлив, она полным ярости тоном проговорила: – Дэвид выздоровел без единой оспины! Хью остался жить, однако его взрытое оспинами лицо потеряло прежнюю красоту. A маленькая Эмма умерла.
– Мне очень жаль, – заверил
– А затем, через несколько дней мастер Хоббей сказал моему сыну, что его жена более не желает жить в Лондоне. Они навсегда уезжают в свой дом в Хэмпшире и в услугах его больше не нуждаются. Майклу даже не удалось снова увидеть Хью – того вместе с Дэвидом все еще держали в карантине. Моему мальчику позволили лишь побывать на похоронах бедной Эммы. Увидев, как ее маленький гробик опустили в землю, Майкл уехал в тот же самый день. Он сказал, что слуги сожгли одежду Эммы в саду, на тот случай, если в них сохранились опасные гуморы болезни.
– Ужасная история, – осторожно проговорил я. – Смерть, жадность… и жертвой их стали дети. Однако, мистрис Кафхилл, ваш сын не мог ничего поделать!
– Я знаю, – проговорила Бесс. – Мастер Хоббей дал Майклу рекомендательное письмо, и тот получил в Лондоне новое место. Он написал Хью, однако получил только официальный ответ Николаса, в котором тот писал, что Хью не ответит, так как они пытаются организовать для мальчика новую жизнь в Хэмпшире. – Голос ее возвысился. – Какая жестокость после всего того, что Майкл сделал для этих детей!
– Действительно так, – согласился я. Тем не менее в позиции Хоббея был определенный смысл. В Лондоне мальчик Хью потерял всю свою семью.
Бесс продолжила прежним невыразительным тоном:
– Миновали годы. И в конце прошлого Майкл получил в Дорсете место преподавателя при детях крупного землевладельца. Однако память о маленьких Кертисах не покидала его. Он часто говорил, что хотел бы узнать, что сталось с Хью.
Нахмурившись, она посмотрела на собственные колени.
Королева вновь взяла слово:
– Продолжай, Бесс, ты должна рассказать все до конца, хотя я знаю, что последняя часть твоего рассказа тяжелее всего.
Посмотрев на меня, пожилая дама заставила себя успокоиться:
– Вернувшись из Дорсета, Майкл направился ко мне в Истер. Он появился в моем доме в ужасном виде, бледный, растерянный, едва ли не умалишенный. Он не стал говорить мне о причине этого, однако через несколько дней вдруг спросил, нет ли у меня знакомых среди адвокатов. «Зачем?» – спросила я его. К моему изумлению, он ответил, что хочет обратиться в Сиротский суд с прошением об изъятии Хью из опеки семьи Хоббеев. – Она глубоко вздохнула. – Я ответила ему, что с адвокатами незнакома, и спросила, почему он решил заняться этим сейчас, по прошествии шести лет. Сын сказал, что дело там такое, что годится не для ушей ни мужчины, ни женщины и подходит только для судейского слуха. Скажу вам, сэр, я начала опасаться за рассудок Майкла. Просто вижу сейчас, как он сидел передо мной в том маленьком домике, которым я владею по доброте королевы. В свете очага его лицо показалось мне изборожденным морщинами… старым. Да, старым, хотя сыну моему еще не исполнилось тридцати лет. Я предложила ему посетить мастера Дирика. Однако мой мальчик с горечью усмехнулся и сказал, что это – последний человек, к которому он хотел бы обратиться.
– Это
– Но этим дело не ограничилось, сэр. Голос Майкла был полон гнева.
Ощутив воцарившуюся в комнате полную тишину, я посмотрел в сторону окон. Камеристки оставили шитье и слушали столь же внимательно, как и мы с королевой.
– Я подумала, что на пути домой из Дорсета Майкл мог посетить Хью, – стала рассказывать дальше Кафхилл. – Я спросила его об этом впрямую, и он признал, что так оно и было. Он не стал предупреждать о своем приезде, так как Николас мог не принять его. Сын сказал, что по прибытии обнаружил, что там было совершено нечто ужасное. И теперь он намеревался найти адвоката, которому можно довериться, а если он не сможет это сделать, то выступит в суде сам.
– Жаль, что ты не обратилась прямо ко мне, Бесс, – проговорила королева. – А ведь могла бы.
– Ваше величество, я тогда опасалась того, что сын мой теряет рассудок. Я не могла представить себе ничего такого, что могло бы случиться с Хью, приведя Майкла в подобное состояние. Вскоре после этого сын сказал мне, что нашел собственное жилье. Он заявил, что не станет возвращаться в Дорсет. Он…
Тут Бесс, наконец, не выдержала, закрыла лицо ладонями и разрыдалась. Екатерина, склонившись, прижала ее голову к своей груди.
Когда мистрис Кафхилл, наконец, овладела собой, королева подала ей носовой платок, который та принялась крутить и комкать в руках. Но, в конце концов, она заговорила, низко опустив голову, так что я видел лишь верх ее белого чепца:
– Майкл перебрался куда-то поближе к реке. Он посещал меня почти каждый день и однажды сказал, что сам подал бумаги в Сиротский суд и заплатил положенные деньги. Мне показалось, что сын стал выглядеть получше, но затем, в последующие дни, прежнее напряженное выражение вернулось к нему. И, наконец, он пропал на несколько дней. А потом утром явился местный констебль… – Старая служанка посмотрела на меня пропащими глазами. – И сказал, что моего сына нашли мертвым в его комнате, повешенным на потолочной балке. Он оставил записку… она у меня. Мастер Уорнер сказал, что я должна показать ее вам.
– Можно взглянуть? – попросил я.
Бесс извлекла из платья сложенную бумажку и передала мне дрожащей рукой. Я развернул записку. «Прости меня, мама», – было написано в ней. Я посмотрел на несчастную мать:
– Это почерк самого Майкла?
– Неужели вы думаете, что я не узнаю руку собственного сына?! – рассердилась та. – Он сам написал эти слова, как я и сказала коронеру на расследовании перед судом и перед всеми любопытными.
– Не надо, Бесс, – умиротворяющим тоном произнесла королева. – Мастер Шардлейк вынужден задавать подобные вопросы.
– Я знаю, ваше величество, но мне трудно отвечать на них. – Пожилая женщина посмотрела на меня. – Извините меня, сэр.
– Понимаю вас. Дознание производилось лондонским коронером?
– Да, мастером Грайсом… это жесткий и глупый человек.
Я печально улыбнулся:
– Да, он именно таков.
– Коронер спросил, не казался ли мой сын нездоровым, и я сказала: да, поведение его в последние дни казалось мне странным. Вынесли заключение о самоубийстве. Я не стала ничего говорить о Хэмпшире.