Камрань, или Последний "Фокстрот"
Шрифт:
– Жалеете, что не сдержались?
– Ни капли. Если бы промолчал, перестал бы себя уважать. Примерно, как если бы вышел с лодки не последним, а оставил за спиной своего бойца. Обидно иное: кассации не помогли. Все инстанции отказали, включая Верховный суд. Вот, собственно, и вся история. Рассказ закончен.
– Не торопитесь, Сергей Михайлович, у меня осталась пара вопросов. Как сложилась судьба экипажа?
– Нас всех зачистили, чтобы глаза не кололи. Одних сразу убрали, остальных – чуть погодя. Я единственный, кто дослужился до звания капитана первого ранга. Лишь по той причине, что ушёл в другую систему. Долго занимался гражданской обороной, с отличием окончил Военно-инженерную академию имени Куйбышева. В 1995 году меня перевели в центральный аппарат МЧС, где и прослужил
– А с командиром С-178 потом виделись?
– Встречал его из зоны. Года через четыре Маранго перевели на поселение, то, что в народе называют „химией“. Вот туда я и приезжал. Тяжелая история, конечно. Валерий Александрович не успел доехать до колонии, а его уже бросила жена. Наталья вышла за однокурсника Маранго Михаила Ежеля, который тогда командовал сторожевым кораблем, а после распада Советского Союза быстро перекрасился, вспомнил, что родом из Винницкой области, присягнул на верность Украине и даже стал министром обороны незалежной. До недавнего времени был послом в Белоруссии. И Наталья с ним. А сына от Маранго оставила на Дальнем Востоке своей родной сестре. Андрей – инвалид с рождения, прикован к креслу, хотя голова умная, светлая. В прошлом году я был во Владивостоке, навещал его. Раньше часто в родные края летал, сейчас здоровье не позволяет. Вот опять операцию надо делать. Восьмую по счету... А Валерия Александровича уже нет. Умер в 2001 году. Давно... Трагедия с лодкой подорвала здоровье. Он принимал всё близко к сердцу, переживал. Да и колония сил не добавила. Прекрасный был человек, порядочнейший, интеллигент до мозга костей, настоящий русский офицер. И то, что наш экипаж в трудную минуту оказался сплоченным и готовым к испытаниям, заслуга Маранго. На море ведь по-всякому бывает. Через два года после ЧП с С-178 на Камчатке затонул атомоход К-429 с личным составом. Большинство спаслось, но пока лодка лежала на дне, на борту был саботаж, часть офицеров отказалась выполнять приказы командира Николая Суворова. У нас подобную анархию даже представить невозможно. Исключено!
– За 26 спасённых жизней никого из офицеров С-178 так и не наградили? Вроде бы адмирал флота Владимир Чернавин хлопотал о присвоении вам звания Героя России?
– Похоже на анекдот, но медаль „За спасение утопающих“ получил Сергей Шкленник, единственный врач, оказавшийся во время спасательной операции на борту „Ленка“. И ещё один водолаз. Вот и всё. Считаю, могли отметить хотя бы погибших ребят. За Родину жизни отдали... Тем, кто уцелел на С-178, назначили стандартную пенсию, без всяких надбавок. Мы с трудом пробивали инвалидность для мужиков, которым это жизненно необходимо... Про меня последний главком ВМФ СССР Владимир Чернавин действительно писал... Ответ был такой: сведений о характере и причинах аварии С-178 в архивах не обнаружено, как и ходатайств о награждении старпома Кубинина. Мол, необходимо документальное подтверждение обстоятельств гибели лодки, а также заслуг офицера.
– Круто! Значит, вам надо самому что-то доказывать?
– Ну да. Только как это сделать, если даже в моём личном деле следы подчистили? Там отсутствуют любые документы, связанные с С-178. Если почитать бумаги, ни лодки не было, ни мужественного поведения экипажа. Всё это наши выдумки. Не ясно только, откуда взялись тридцать два погибших и могилы моряков на кладбище во Владивостоке. Когда лодку подняли со дна, рубку срезали и поставили на пьедестал, а вокруг буквой П – захоронения. Я настоял, чтобы сделали надгробия и тем шестерым членам экипажа, чьи тела не отыскали. Они ведь до сих пор в походе. Мы вышли на катере командующего ТОФ в место, где затонула лодка, набрали морской воды, запаяли в гильзу и замуровали в основание монумента. Леша Соколов, вахтенный офицер, о котором я рассказывал, местным был, из Владивостока. Мама его приходит к плите с именем сына, чтобы поплакать...
21 октября на кладбище обязательно проводится траурный митинг. Каждый год. Вне зависимости, есть я в городе или нет. Это уже традиция. Спасибо Морскому собранию и Дальневосточному клубу ветеранов-подводников. А в 2006-м в прокуратуре мне наконец
– Теперь-то что, через столько лет?
– Не знаю! Но не оставляю усилий, продолжаю бить в одну точку, хочу очистить честное имя нашего командира. Считаю, это мой долг перед ним.
– А что спасённые члены экипажа? С ними связь поддерживаете?
– Они всегда со мной. На тридцать лет собирались. Слетали во Владивосток. Командующий флотом дал катер, положили венки на воду, почтили память... И недавно, 8 ноября, встречались. Здесь, в Москве. По приглашению телеканала „Звезда“. Больше скажу: дети моих бывших матросов пишут мне и SMS шлют. Из Сибири, с Урала... Хотите, для примера прочту что-нибудь из телефона? Вот сообщение с Алтая от Андрея Костюнина, сына рулевого сигнальщика Александра Костюнина: „Сергей Михайлович, сидим всей семьей, отмечаем праздник. Большое вам спасибо за то, что отец с нами“. Дети замполита Володи Дайнеко всегда встречали меня в аэропорту Владивостока, когда прилетал туда. Хотя Ване и Ане надо было ехать из Находки. К сожалению, жизнь жестока: Володиных детей сегодня уже нет с нами. Но мы все, как родственники. Семьи Олега Кириченко, Саши Зыкова... Вот самая высокая награда, других и не нужно. Честно!»
Глава 36 О муках бессонницы, японском супертанкере, слезинке ребёнка и высшей ценности
Дорога назад всегда кажется гораздо длиннее, вот и на этот раз двое суток перехода от Филиппин до Вьетнама мне показались как полноценные две недели. Все книги уже были прочитаны, анекдоты и байки рассказаны, а тут ещё другая беда – напала бессонница. Крайне неприятное состояние: вечером валишься от усталости, до койки доползаешь из последних сил, засыпаешь как убитый, начинает даже сниться сон, но неожиданно просыпаешься и видишь, что прошло всего двадцать минут и, что называется, ни в одном глазу. С ужасом понимаешь, что обречён бесцельно лежать и ворочаться в духоте и смраде, липкий, потный, и спасительное забытьё не наступит до самого утра. Вернее, оно наступит, но никакое уже не спасительное, и ровно за пять минут до подъема.
В эти бесконечные часы мучительного бодрствования я ловил себя на мысли, что готов сейчас продать – нет, отдать безвозмездно любому желающему бесценный дар, который некогда так высоко ценил. Бдение было настолько мучительным, что я был готов пойти на сделку с самим дьяволом и сократить отпущенный мне срок жизни на какое-нибудь весьма существенное время в обмен на избавление от этих бесконечных томительных часов. Но избавления не наступало, покупателя не находилось – видимо, даже дьяволу не нужна была такая жизнь.
С подъёмом ночные мучения плавно перетекали в утренние: глаза никак не хотели открываться, сознание – возвращаться, руки и ноги отказывались служить. Весь день проходил в отчаянной борьбе со сном. После обеда на корабле соблюдался традиционный адмиральский час, в течение которого удавалось прикемарить час-полтора, но это нисколько не облегчало общее состояние. После отбоя всё повторялось: до крайности измученный, я падал на койку, мгновенно засыпал, и вновь – краткое сновидение, резкое пробуждение и мучительное бодрствование до утра.
В таком состоянии приходилось нести и ходовую вахту, а там расслабляться никак нельзя. Перед заступлением я брал у доктора пару таблеток кофеина, обливался забортной водой, и это на несколько часов позволяло оставаться в тонусе. Хорошо ещё, что на вахте в надводном положении всегда есть чем заняться. На ходовом мостике не заснёшь хотя бы потому, что вахта несётся стоя, да и обстановка не позволяет. Как ни старались мы держаться в стороне от зоны оживлённого судоходства, но всё равно довольно часто приходилось встречаться с различными иностранными судами. Каждая такая встреча для непривычных к постороннему вниманию подводников – это событие и целый комплекс мероприятий. Вахтенному офицеру необходимо определить пеленг, дистанцию и по их изменению во времени рассчитать элементы движения цели – курс и скорость. После чего, если цель окажется опасной, то есть существует вероятность опасного сближения с ней, принять решение на расхождение.