Камышовый кот Иван Иванович
Шрифт:
Из «мерса» вышли трое мужиков. Их можно было назвать и «крутыми» и «новыми русскими». Верней, так: «новым» по-настоящему мог считаться хозяин машины, одетый в блестящий, словно бы лакированный костюм. Двое других являлись именно «крутыми». Или — «качками». Каждый представлял из себя гору мускулистого мяса. А коротко стриженая голова каждого имела, вероятно, одно предназначение: разбивать собой стены и двери… Ваня сам только что подошёл к воротам своей усадьбы. Ему предстояло, умывшись и переодевшись, заняться, как он сам говорил, чертыхаясь, «бумажной хреновиной», помозговать вместе с бухгалтером
Челюсти всех троих находились в непрерывном движении, перемалывая что-то вроде «дирола с ксилитом». Небрежно кивнув хозяину усадьбы, хозяин машины спросил его, показав пальцем на кота: «Тот самый?»
— В каком смысле? — не понял Ваня. «Ну… тот, который», — незваный гость не мог подобрать нужного слова, морщил лоб, щёлкал пальцами, на которых сверкали перстни с крупными камнями. Федю сразу же неприятно удивил его голос: высокий, тонкий и скрипучий, словно у сварливой женщины… «Который экстрасенс», — подсказал хозяину «мерса» один из двоих его подчинённых, с громадной золотой цепью на шее. Тут Федя взял на себя роль переводчика: «Пап, он, наверное, имеет в виду, что Ван Ваныч умный и людей понимает».
— Тогда, значит, так, — считая, что получил ответ, сказал «новый русский» и выплюнул жвачку, — двести баксов тебя устроят? Но Ваня, совершенно не настроенный на такого рода переговоры, опять не понял приезжего: «Чего-чего? За что баксы?»
— Ну, двести «зелёных», деревня… Мало? ладно, триста. За такого зверя не жалко, а, братаны? — и хозяин «мерседеса» оглянулся на своих дружков. И опять Федюшка был вынужден взять на себя миссию переводчика: — Это они, папка, хотят сказать, что покупают нашего Ван Ваныча за триста долларов.
Отец юного лирика и травозная мгновенно переменился в лице. Просто — потемнел лицом. «Не, котами не торгуем», — отрезал он и, положив сыну руку на плечо, двинулся было к воротам. Но его остановил зычный окрик одного из «качков». «Да стой ты, блин! Мы ж с тобой по-хорошему, в натуре!» Его хозяин изобразил на лице снисходительную улыбку: «Хорошо, даю пятьсот. Но это — край. Бери и радуйся».
Ваня Брянцев редко приходил в ярость или в гнев. Но тут в его глазах, когда он встал в воротах, горели именно эти чувства — гнев и ярость. И ещё — отвращение. Словно ему на обеденный стол кинули что-то дохлое или тухлое. «Я сказал — нет!» — рявкнул он.
И уже тише добавил, стараясь говорить мирно: «Уезжайте с Богом, ребята. Неча вам делать тут. Вам этот кот — игрушка. А нам он — родной. И продавать его никак нельзя. Вы ж вот, к примеру, своих детей не продаёте…»
— Ну, ты, блин, даёшь! — возмутился второй «крутой», без цепи, но с золотыми браслетами на каждой руке. На его лице было выражено такое непонимание, как будто его сельский собеседник сказал ему что-то на китайском или на японском языке. «Мы же тебе пятьсот баксов даём за твоего кота, а ты ломаешься, как… Ты ж за эти бабки не одну корову себе купишь, а то и трактор, или… ну, чё там ещё в твоём навозе тебе нужно?»
— Ладно, брейк! — жёстко проскрипел хозяин
Ваня стоял напротив него, и они смотрели друг другу в глаза. Федюшке было глядеть на них страшновато, но, как потом он признавался, «ужас как интересно». Ещё бы! — мальчику никогда до того не приходилось видеть рядом с собой противостояние двух столь не похожих друг на друга людей.
Один — в новом, элегантном, явно шитом на заказ, сверкающем и переливчатом костюме, в сверкающих же туфлях, с перстнями на пальцах лощёных рук, вряд ли когда, даже в давние годы знавшихся с какой-либо физической работой. А ещё Федю ошеломило то, что ногти этих рук были выкрашены в ярко-розовый цвет. До сих пор мальчик видел только женщин с крашеными ногтями. И даже на расстоянии чувствовалось, что от человека с высоким скрипучим голосом исходит сложная смесь парфюмерных ароматов и запахов, сразу нескольких одеколонов и дезодорантов. Волосы у него, тоже сверкавшие, были зачёсаны на затылок и стянуты там в хвост. Причём сжимал их у затылка золотой продолговатый перстень, тоже с каким-то драгоценным камнем…
Человек, стоявший напротив приезжего, вовсе не выглядел грязным или замызганным мужиком. Спецовка на нём тоже была импортной — китайской, довольно новой, но уже немало масляных пятен покрыли её. А по сапогам даже начинающий детектив мог бы определить, что сегодня их владелец и грязь месил полевую и дорожную, и по глине ступал, и на ферме побывал. Так что упомянув про навоз, «крутой» не ошибся… И на дочерна загорелом и обветренном лице сельского механизатора уже проступила щетина, и в густых, но уже седеющих волосах запутались несколько соломинок и травинок. И пахло от него землёй, соляркой и потом.
Федюшка знал: отец вскоре постоит под душем, побреется, причешется, «подиколонится», переоденется — и станет выглядеть иначе. Но всё равно — не так, как этот «новый русский». Хотя бы потому, что ни в какой бане и даже в семи водах, и даже с помощью спиртовых средств Ване Брянцеву невозможно было бы отбелить тёмную кожу своих рук, — накрепко въелось в них всё, с чем они ежедневно соприкасались; те же солярка, металл, земля, машинное масло и много ещё чего. И никакой массажист не смог бы сделать лицо сельского приозёрного жителя, вдобавок познавшего азиатские знойные и леденящие ветра, таким лощёным и холёным, каким было лицо хозяина «мерседеса».
Вот такие два во всём разных человека смотрели в те мгновения друг на друга. А, если уж быть точным в словах, то — враг на врага…
Федю же занимало вовсе не то, что каждый из них смотрел на другого с ненавистью и отвращением, и даже не то опасное обстоятельство, что рядом с отцом были только он, мальчишка, да кот. А то взволновало его, что Иван Иванович, втянув ноздрями сложный букет запахов, исходивших от приезжего, грозно мяукнул, зафырчал — и забил своим мощным хвостом по земле. Сердце его воспитателя ёкнуло. «Ой, что-то сейчас будет!» — подумалось мальчику.