Канал имени Москвы
Шрифт:
Такие дела. Вместо этого Шатун решил не забивать парнишке голову. И хоть проснувшись (Шатун сейчас, уже совсем скоро, начнёт свой счёт, и когда скажет «три», парнишка пробудится), он ничего не вспомнит, но кто там знает, насколько прочны предохранители в его мозгах.
А малыш нам ещё понадобится. У нас впереди уйма достойных дел, и нужно, чтобы малыш был в форме. По крайней мере, не закипел раньше времени. Малыш с его буйными фантазиями — страстями, сокрушительными реваншами и прямо-таки восхитительным, хоть и изумившим Шатуна замесом любви-ненависти, — лучшая… прикрышка (опять правильное слово!) для взаимоотношений с главой полиции.
Шатун с трудом удержал шальной смешок, с восторгом глядя на малыша. Затем, совсем уж как дитя, прижал к себе музыкальную шкатулку и с неожиданной для своих размеров грацией совершил несколько па, то ли копируя свою балерину, то ли кривляясь и передразнивая её.
Новиков, наш мудрый лев, обожает повторять старую ментовскую присказку, время от времени меняя лишь самоназвание: то «легавые», то «мусора». «Мусор может быть старым. Мусор может быть тупым. Но не может быть старого и тупого мусора».
А вот тут наш дорогой и почитаемый батюшка сильно ошибается.
Шатун танцевал. Его разбирал смех.
Глава 8
Через болота
1
В 7:15 утра большая осадистая одномачтовая лодка «Скремлин II» словно внезапно появилась на канале значительно впереди растянувшегося купеческого каравана.
— Откуда они взялись? — удивился приказчик на головной лодке из принадлежащих крупнейшему дмитровскому негоцианту Климу Ниловичу Бузину. Караван направ лялся из Дубны в Дмитров и спешил побыстрее отшлюзоваться и войти в Длинный бьёф. — Мы вроде шли первыми.
— Выскочили из тумана, — пошутил кормчий. Приказчик ходил с ним уже не одну навигацию, человек он был опытный, рассудительный, но, как это водится у гребцов, весёлого нрава. Кормчий обожал пугать народ всякими небылицами, а его истории за камельком на промежуточных станциях, когда за стенами крался туман, потом долго не давали приказчику уснуть. — Не боись, паря, мы эту посудину враз догоним.
Но «посудина» продемонстрировала на удивление резвый ход. И поравняться с ней удалось спустя без малого полтора часа. Точнее, к нижним воротам шлюза № 2 они подошли одновременно. К тому моменту обе команды уже вовсю перекидывались разными шуточками. Но сегодня был хороший день, из таких, когда приказчик и сам бы с удовольствием посмеялся над любыми байками.
А значительно ранее в это же утро Колюня по прозвищу Волнорез, тот самый, что советовал Юрию Новикову не разбирать автомат, дабы не заделаться трупом, выдал своё первое умозаключение:
— Утро может быть добрым даже для такого мерзкого местечка, как шлюз номер два.
В 6:13 оставшийся за старшего Колюня вывел бойцов на утреннюю зарядку. Сознательно или неосознанно, он во всём пытался копировать Шатуна, но, конечно, ему было далеко до ёмких, метких и удивительно подходящих ситуации фраз гиганта. Но Колюня старался. Он учился и умнел. Кстати, слегка пренебрежительное оплёвывание после наиболее удачных фраз тоже входило в этот увлекательный процесс обучения.
— Стройся! — отдал команду Колюня.
Едва
— Каждой твари в этом мире выдано время для радостей, — выдал Колюня свою вторую за этот день сентенцию. И, глядя на довольные, улыбающиеся лица подчинённых, сплюнул и добавил: — Как говаривал мой папашка…
— Не ври, Волнорез, — послышалось из шеренги. — Ты не в курсе, кто был твоим папашкой.
Чёрт, это правда! Насчёт папашки Колюня-Волнорез, сирота, прибившийся на канал с беженцами из Твери, несколько преувеличивал.
— Эх, Варлам, — добродушно отозвался Колюня, — зато я точно знаю, как многим ты мне обязан: я единственный, кто не спал с твоей мамашкой.
Вышло немного заковыристо, и народ заржал не сразу, а где-то через пару секунд, но Колюня остался доволен. Едва удержался, чтобы не сплюнуть.
Раз-Два-Сникерс в этих развлечениях для мальчиков не участвовала. Хотя все знали, что она уже минимум как с полчаса практикует свои мудрёно-чудные дыхательные упражнения на специально расчищенной у берега площадке.
В 6:45, перед самым завтраком, Колюня бросил взгляд на пока ещё чистую гладь канала и понял, что не ошибся. Туман, стоявший по обоим берегам, вроде бы ещё несколько отполз от воды и ещё проредился, совсем не давая тени. Над шлюзом было светло, на канале стояли самые благоприятные дни. В бездонной синеве неба с ночи застрял тоненький серпик месяца, который теперь спешил свалиться за стену тумана, и можно было с лёгкостью предположить, что где-нибудь в Дмитрове или даже в Дубне по своей стороне воздух напоён той самой звонкой утренней прозрачностью, что бывает лишь в самом начале лета.
— Каждой твари… — довольно буркнул Колюня, но решил не повторяться.
Вдали по берегам туман казался ослепительно белым, как облака в погожий день, без тёмных подбрюший и даже без единой болезненно-ядовитой прожилки, и при желании представлялось, что ты находишься на широкой улице со светлыми домами по бокам. Хотя Колюня-Волнорез знал, что всё это есть — болезненно-ядовитые прожилки, есть и уже начало созревать, набухая где-то в неведомой жуткой глубине мглы, готовя перемену. Как-то раз Шатун то ли в шутку, то ли всерьёз сказал ему, что всё это напоминает женщину с её циклами.
— Беда только в том, что циклы постоянно сбиваются, — угрюмо бросил он, — и неизвестно, когда и какого ждать подарочка.
Колюня покивал, но смутился. Он не хотел ничего об этом знать. На свою беду Волнорез обладал богатым воображением, в отличие от Шатуна или того же Хардова, и представление тумана живым существом внушало ему беспокойство.
— А ты бестолковый, Санчо Панса! — рассмеялся Шатун.
— Ага, — согласился Колюня. — А кто это?
В 7:32, после завтрака и короткого перекура, Волнорез поднялся к Раз-Два-Сникерс в главную диспетчерскую башню. Хоть его и оставили за старшего, но всем ясно, кто тут верховодил в отсутствие Шатуна. Кстати, Раз-Два-Сникерс никогда подобного факта не выпячивала, не хотела, чтобы «мальчики ссорились» или «комплексовали». Колюня её шибко уважал. Почти так же, как Шатуна.