Канарейка для Ястреба
Шрифт:
Идет на кухню. Слышу, как гремит посудой и открывает кран. Мать возвращается с полупустым стаканом воды, который залпом допивает.
— Послушай меня, Адель. Послушай внимательно, а главное услышь то, что я тебе скажу. И помни! Я не враг тебе, я твоя мать! — Ивет приближается и нависает надо мной, подавляет, заставляет вжаться в спинку дивана.
— Не будь дурой, Адель! Ты хоть понимаешь кто такой Тайгер Ривз?! — кричит мне в лицо Ивет, не справляясь со своими эмоциями и позволяя гневу просочиться наружу. — Завтра ему и ему подобным будет принадлежать этот мир! Ты для него просто блажь, секундное
Вскакиваю с дивана. Пытаюсь убежать, чтобы не слышать обидные слова, которые бьют прямо в цель, заставляя сердце кровоточить. Ивет ловит меня за руку и продолжает орать мне в лицо.
73
— Ты идиотка, если надеешься на то, что между вами может быть хоть что-то. Очнись! Я твоя мать! Я знаю! Опыт у меня! Жизнь, прожитая за плечами! Не верь мечте! В этой гребаной жизни нет места сказкам! Не позволяй чувствам затуманить разум. Рано или поздно он наиграется! Чем больше у человека власти и денег, тем меньше он разменивается по мелочам. И эта мелочь — ты!
Выворачиваюсь из захвата и пячусь. Мы впервые так сильно с ней цапаемся.
— Мам, я поделилась с тобой своим счастьем! Мамаааа! — кричу я раненым зверем — Почему, ты хочешь сломать меня, почему швыряешься этими ядовитыми фразами, словно, ножами! Я не думаю о совместном будущем, мне сейчас с ним хорошо, а больше мне ничего и не нужно!
— Дура! Это мечты! Кто, если не я вобьет в твою тупую голову, что мечты — яд! И Тайгер твой — отрава! Это сейчас тебе не нужно ничего, а когда придет время, и ты захочешь всего, ты останешься ни с чем, разбитая и разорванная им в клочья!
Материнское сердце не обманешь! Не может быть ничего общего у богатого наследника рода и у девочки из низов! Я знаю! Я жизнь эту дерьмовую знаю! Чем больше у человека богатства и власти, тем он более жесток! Твой Ривз не будет размениваться по мелочам! Идиотка ты наивная! Ты грязь под его начищенными дорогими туфлями! Раздавит и не заметит!
Это жизнь, а не придуманная сказка про Золушку! Одумайся пока не поздно!
— Я ненавижу тебя! — в отчаянии ору я в ответ, слезы текут ручьями по щекам, ведь мать бьет, не промахиваясь, впечатывая в меня мои же собственные страхи и сомнения. Я в глубине души, все это понимаю, но от того мне лишь больней в разы!
— Ненавижу тебя! Ненавижу! — кричу и выбегаю на улицу, хлопнув дверью.
Я бегу, не разбирая дороги и слезы льются ручьем. Обида и боль застилают взор. В эти секунды мне искренне кажется, что я ненавижу ее! Ненавижу ближайшего человека, свою собственную мать!
Ненавижу за правду, за то, что знает слабости и бьет, не промахиваясь точно в цель.
До безумия захотелось выхватить телефон и позвонить Тайгеру. Услышать его голос и рассказать все. Поделиться всем, что накипело. Предъявить чертову уйму претензий, что больше недели прошло, а он так и не позвонил! Что заставил надеяться, а сам забыл обо мне! И что все это время я убеждаю себя, что он просто занят вступительными экзаменами и у него просто нет времени на звонки и прочее.
Убеждаю, а сама знаю, что время на
Несколько фраз и счастью моему не было бы конца и края, а мой мир наполнился бы светом и солнцем.
Но чертов телефон молчит, а я все больше теряюсь в своих сомнениях…
Снимаю блокировку с телефона, вхожу в контакты. Я ведь записала его номер в книжке, после его звонка с требованием спускаться. За это время я выучила его номер наизусть.
Смотрю на цифры, и ничего не вижу, взгляд расплывается от слез.
Конечно, я ему не позвоню.
Просто не смогу.
Засовываю телефон обратно в штаны и сажусь на камень, устремляя свой взгляд в никуда.
74
Я смотрю на убогую улицу и здания с обшарпанными стенами. Вдали вижу силуэт ненавистной ткацкой фабрики, где работает мать.
— Хэлло, Адик, чего ревешь?
Вскидываю голову уперев взгляд в местного пацана в выцветших джинсах и старых кроссовках.
Мои звездные одноклассники за такие искусственно “застиранные” и рваные джинсы выкладывают огромные суммы, а здесь, в наших трущобах, это дань не веянию моды, а правда жизни, когда носишь одну — единственную вещь, стирая ее до дыр.
Упираю взгляд в веснушчатое лицо, со вздернутым носом и упрямым тяжелым подбородком.
Окидываю массивную фигуру парня оценивающим взглядом. Отмечаю, что скорее всего он добился подобного рельефа не часами проведенными в качалке, а работая тяжелым физическим трудом, таская тяжести, на той же фабрике. Знаю его. Фил Гринвуд. Парень с нашего двора, мы учились в моей старой школе вместе, ну он постарше.
— Привет, Фил… — вытираю, судя по ощущениям опухшие глаза и встречаю спокойный взгляд улыбающегося соседа. — Все в порядке. Все путем.
— Агась, поэтому и ревешь белугой и спринт по району устроила. Я за тобой от самого твоего дома тащусь.
— С чего это? — удивляюсь заявлению Гринвуда.
— Та ничего, нравишься ты мне, Адик. — улыбается Фил и я не могу понять он так шутит, или серьезен. Смотрю в сероватые глаза, которые цепко осматривают меня с ног до головы.
От подобного внимания взрослого уличного парня становится не по себе. Отвожу взгляд, но он подходит ближе и опускается на корточки прямо передо мной. Смотрит прямо глаза в глаза.
— Что случилось, звездная девочка? Адик, поговори со мной. Может смогу помочь… Посоветую чего.
От этого парня веет теплом и пониманием и в эту секунду мне нестерпимо хочется поделиться своей обидой, но единственное, что я могу ответить слетает обвинением с моих губ:
— С матерью поцапалась, Гринвуд.
— А… ну с предками ссориться — это святое. Считай взрослеешь, солнышко. Пойдем прогуляемся, красавица, пообщаемся… Как жизнь вообще?
Я смотрю в симпатичное заинтересованное простое лицо и улыбаюсь в ответ. Фил располагает к себе. От него не веет угрозой. Уже не пацан, почти мужчина. Типичный представитель моего мира. В трущобах быстро вырастаешь. Здесь нужно быть сильным, физически крепким и шустрым. Тут свои правила и законы.