Канарейки Боултера
Шрифт:
— Впечатляет? Это первая проба, и учти, я понятия не имел, что делается перед объективом. А через полчаса я отснял еще пять минут.
Это кусок оказался не столь эффектным. В поле зрения наличествовало единственное пятно: минуты три оно разгуливало по верху стены, а затем, выполнив резкий вертикальный взлет, пропало за кромкой экрана. За оставшееся время более ничего не произошло, и Алек выключил проектор.
— Да, похоже, в нашем аббатстве протекает интересная деятельность, резюмировал я. — Что же это за чертовщина, Алек?!
— Ну, я думаю, что пятна, которые мы видели, не являются физическими объектами. —
Экран словно взорвался бешеным мельтешением; через секунду картинка померкла (солнце село), и стало видно, что мелькающие пятна окружает слабое свечение. На мой взгляд, с наступлением темноты активность их ничуть не уменьшилась. Следующие два эпизода, отснятые в воскресенье (по кадру через 30 и 15 секунд), продемонстрировали суету на развалинах медленней и детальней, и я заметил:
— Эти твои штуковины, Боултер, скачут почище канареек!
Алек хихикнул.
— А что? Новая порода — Aves Boulterii! [1] Звучит неплохо, а? Ладно, продолжим…
1
Канарейки Боултера (лат.)
Оказывается, ему удалось-таки произвести пробную звукозапись, экранировав портативный магнитофон обычной проволочной сеткой для курятников. Я прослушал ее: голос Боултера звучал хрипло и слабо, словно с бобины полувековой давности.
— И кажется, канарейкам мой трюк с магнитофоном не понравился… Посмотри, вот последняя съемка, сразу после записи.
У меня снова захватило дух. Целая процессия, разворачиваясь в знакомую щупальцеобразную форму, поочередно (и, на мой взгляд, совершенно целенаправленно) планировала прямо на камеру; на миг затуманив объектив, каждое пятно, по-видимому, пролетало насквозь, уступая место очередному нападающему. Экран погас, Алек включил свет и сказал:
— Это все.
Возможно, они бы и дальше продолжали в том же духе, но тут я собрал вещички и отправился домой.
Мы проговорили почти всю ночь. Алек продолжал упирать на теорию локализованных электромагнитных возмущений и бегло обрисовал несколько идей касательно того, как узнать о наших «канарейках» побольше. Я отнюдь не был уверен, что хочу все знать: теория — это одно, а мрачноватая процессия потусторонних теней — совсем другое, и не слишком ли разумны их действия? Боултер небрежным взмахом руки отмел саму мысль об опасности.
— Разума у них не больше, чем у северного сияния. Теперь мы знаем, как привлечь их внимание, так что спокойно можем продолжать.
Но к этому времени я успел основательно подковаться.
— Тот старый аббат, что начал собственное расследование… Как ты помнишь, он скончался на пятый день. Был еще монах, тот дал обет провести ночь в населенной духами келье, а когда наутро отперли дверь, его нашли мертвым. И
— Послушай, Глин, ведь мы имеем дело не с фактами, а с их интерпретацией через призму суеверия и невежества… В принципе я не отрицаю самой возможности паранормальных явлений, но тут все значительно проще. Мы явно имеем дело с электромагнитными возмущениями, что доказал эксперимент с магнитофоном. Конечно, эти возмущения локализованы и обладают другими интересными характеристиками, например, способностью лазать по стенам… которую, кстати, можно объяснить взаимодействием со статическими зарядами. — Он рассмеялся. — Знаешь, если бы ты не имел понятия об электричестве и увидел, как воздушный шарик липнет к моей руке, то наверняка счел бы меня за колдуна!
Мы договорились отправиться в аббатство через неделю. Я всегда верил в умение Боултера контролировать любую ситуацию, и все же та процессия пятен не выходила у меня из головы. Короче, мы с Алеком и впрямь были одержимы Aves Boulterii!
На сей раз мы занялись звукозаписью, все на той же прогалине среди развалин. Упрятав магнитофон в сетчатый футляр, Боултер установил треногу и водрузил на нее параболический рефлектор, в центре которого поместил микрофон. Затем он принялся тщательно сканировать поросшую травой землю, медленно и плавно поворачивая параболоид из стороны в сторону; предварительно он уведомил меня, что благодаря градуировке совершенно точно знает, в какую точку направлен микрофон.
Первая попытка ничего не дала. Воткнув несколько градуированных реек по прямой линии от треноги до стены, Алек снова принялся за дело, пояснив, что целит теперь на четыре фута выше, поскольку именно таков средний рост «канареек». Я уже собрался осведомиться, с чего это он решил, что местные птички обязаны что-нибудь излучать, как стрелка уровня записи дрогнула и со щелчком включилась протяжка.
Я быстро ухватил его за руку: параболоид глядел в сторону той самой стены, где разворачивалось основное действие фильма. Лента остановилась. Алек чуть довернул рефлектор, снова пошла запись, я поспешно напялил наушники: ни звука. Мы принимали сигнал с полминуты, потом лента опять остановилась, я снял наушники и сказал:
— Что это было. Алек? Я абсолютно ничего не слышал.
— Ультразвук. Инфрачастоты не отследишь с таким маленьким рефлектором.
Он направил микрофон на основание стены и сразу же поймал очередной сигнал.
— Ого! Ничего себе размах амплитуды… Нет, ты только взгляни. Глин, как пляшет стрелка! Чувствуешь, как на уши давит?
В общей сложности мы работали минут десять, а затем «канарейки» как по команде утихли. Боултер с довольным видом закурил, но мне было как-то неуютно. Я оглядел освещенные солнцем руины и, разумеется, ничего не увидел.
— Как ты думаешь, Алек, они опять рассердились?
Боултер рассмеялся.
— Прекрати! Нет никаких причин для…
Тут раздался резкий металлический звук — и тренога рухнула. С криком «Ложись!» Алек в молниеносном прыжке сбил меня с ног (я даже не представлял, что он может двигаться с такой скоростью).
— Ты что, с ума…
Он крепко пихнул меня в спину, и я распластался на траве. Упав рядом, Боултер быстро осмотрелся по сторонам и сказал:
— Какой-то подонок только что стрелял в нас. Глин.