Канарский вариант
Шрифт:
– Короче, твой фронт работы, - кивнул дед, - диверсионно-террористический. Ну, запрягай, - обернулся к Василию.
– Поехали осьминога шинковать, чего на волне беса качать…
– Погодите, - сказал Одинцов.
– Я вчера по шоссе ехал, видел рыбацкий поселок с пирсом… А потом на карту взглянул - он же отсюда практически по перпендикуляру приходится… Так чего мы горючку жжем, лишние мили нарезаем? Идем туда, договоримся с народом о парковке… А по шоссе на «Мерседесе» - двадцать минут от дома…
– Мысль, - сказал Вова.
И резвые винты «ямахи», взбив
– А ты умел плавать, папа, - задумчиво молвил Игорь, ловя растопыренной ладонью секущие капли летящей из-под киля воды.
– Тут на катере пока докувыркаешься - чокнешься…
– Это был вопрос желания, - сказал старик.
– Какого?
– попросил уточнить Игорь.
– Наверное, желания вернуться сюда на плавсредстве со своими потомками… Еще вопросы есть?
В рыбацкую деревеньку они прибыли как раз к окончанию сиесты.
Пообедать решили в кабачке, располагавшемся на втором этаже старинного двухэтажного строения, громоздко высившегося над однообразными беленькими домишками на круче мощенной булыжником улочки.
Василий, взяв на себя обязанности переводчика с испанского, разъяснил хозяину кабачка - пожилому усатому толстяку с лобастой плешивой головой, не понимавшему, как и все сельские жители, английский язык, необходимость устройства катера в здешней гавани. Толстяк на таковое намерение отреагировал положительно и весьма оживленно. Радушие кабатчика имело, впрочем, меркантильные корни.
Любезным жестом пригласив толмача к окну, владелец заведения указал на видневшуюся за дюнами водонапорную мельницу, пояснив, что данное сооружение - его бесполезно простаивающая собственность, вход в которую снабжен крепкой дверью, и за умеренную плату в пятьдесят долларов в месяц он готов сдать героям-подводникам бастион в качестве склада для оборудования.
К мельнице примыкала полуразрушенная пристройка, в которой, по словам кабатчика, - в так как себе средние века проживали монахи-францисканцы и конкистадоры.
За сохранность катера предлагалось не беспокоиться: искусственный заливчик, отделенный от океанских свирепых валов массивными, наваленными друг на друга бетонными тетраэдрами, перегораживался на ночь стальной трубой, фиксируемой на вмурованных в прибрежных валунах сваях.
Залив хорошо просматривался, и появление любого чужака было бы сразу замечено.
Однако, как пояснил кабатчик Василию, случаев воровства здесь и не помнили: остров есть остров, все на виду… Кроме того, испанские уложения о наказаниях, ведущие свою историю от времен инквизиции, особенной гуманностью порадовать жуликов не могли. Помещение мельницы хозяин использовал как мастерскую: здесь был верстак с тисками, различные инструменты, лопаты и кирки, а подземный ход вел в подвал, где хранились бочки с домашним вином.
Компания осталась дегустировать местные напитки, а Одинцов, поймав такси, покатил в город.
Он хотел побыть один. Хотел разобраться в себе, в той новой жизни, что несла его в неведомое будущее, трепетно и смутно предполагаемое
Когда-то он подсчитал, что средняя жизнь человека равна всего лишь четыремстам тысячам часов. Всего-то…
Ныне у него оставалось менее половины первоначально отведенного лимита. А контрольное устройство, внятным сухим щелчком указывающее на минимальный жизнезапас в баллонах, в сухопутном плавании частенько не срабатывает. А потому следует поднять все паруса!
Конечно, со временем - и весьма скорым, необходимость продолжать бега отпадет, полковник Одинцов сможет спокойно прийти в ту же контору за пенсионным удостоверением, но только подобное - успеется, и на родную землю он возвратится, чтобы лечь в нее…
Пройдясь по набережной, уселся на скамеечку, глядя на пляж, усеянный грибками солнцезащитных зонтов и бронзовыми телами купальщиков.
Над океаном дрожало золотистое марево. Косые паруса яхт, облитые солнцем, белели на синем горизонте глубокой воды.
Рядом с Одинцовым сидела какая-то женщина, читавшая газету.
Не без некоторого удивления он, присмотревшись, уяснил, что газета отечественная, датированная вчерашним числом.
– Простите, вы… из России?
– спросил механически, но еще прежде, чем вырвались эти слова, лицо его словно обдало внезапным лихорадочным жаром, и, пристально и завороженно глядя в ее зеленоватые, растерянные от нежданного вопроса глаза, он, обмерев, понял:
«Вот! Она!»
– Да, из России.
– Интонация была отчужденной, но и парадоксально доброжелательной. Или так ему показалось?
«Она!»
Его захватило какое-то нутряное, безошибочное чувство обретения того, к чему подсознательно шел всю жизнь.
Впрочем, такое уже однажды случилось…
Когда-то, в другой жизни. Он ехал в автобусе и увидел женщину. И также пронзительно понял: вот, нашел! И надо немедля подойти, заговорить, ни в коем случае не дав ей затеряться в толпе за сомкнувшимися на остановке дверьми…
Но в руках Одинцова была какая-то дурацкая авоська, из которой выглядывал мороженый рыбий хвост, он был одет в старое неуклюжее пальто, специально предназначенное для автобусной толчеи, а дома его дожидалась законная супруга - с ужином и гостеприимно распахнутым халатиком.
Незнакомка же смотрела на него выжидающе и внимательно. Она тоже понимала: вот он…
А он… отвел глаза в сторону и, когда уже она выходила на остановке, воровато покосился ей вслед, поймав взгляд, в котором с удрученной насмешкой читалось: что же, ты…