Канашкин В. Азъ-Есмь
Шрифт:
Зрелый Белинский между понятиями «национальное» и «народное» не ставил знака равенства. «Народность, - писал он в статье «История Петра Великого», - относится к национальности, как видовое, низшее понятие - к родовому, высшему, более общему понятию. Под народом более разумеется низший слой государства, - нация выражает собою понятие совокупности всех сословий...» Однако, размышляя о народности литературы и народном характере, критик чаще всего не упускал из виду их национальную самобытность и оперировал ею как неотъемлемой и существенной частью народности. Когда Валериан Майков, ставший после ухода Белинского в «Современник» критиком «Отечественных записок», выступил с программной статьей о Кольцове, в которой пытался представить «национальное» выражением ограниченного и косного «народного», противостоящего «общечеловеческому», Белинский решительно восстал против этого. Теорию «разумного
Обстоятельно вскрыв опасную направленность заблуждений Майкова, расходившегося с генеральной линией русской революционно-демократической мысли, Белинский подчеркнул, что «человеческое... приходит к народу не извне, а из него же самого и всегда проявляется национально». Человек без личности - ничто. Ничто и народ без национальности. Прогресс не уничтожает национальность, наоборот, воскрешает ее, способствует гуманно-бережному отношению к ней. «Даже и тогда, когда прогресс одного народа совершается через заимствование у другого, он тем не менее совершается национально. Иначе нет прогресса».
Убежденный, что космополитизм - чувство ложное, антинародное, так как источник его - голова, а не сердце, Белинский сделал важное обобщение: «Без национальностей человечество было бы мертвым логическим абстрактом, словом без содержания, звуком без значения». Иначе говоря, национальное, народное и общечеловеческое взаимообусловлены, едины. В отношении к этому вопросу, - пояснил критик, я скорее готов перейти на сторону славянофилов, нежели оставаться на стороне гуманистических космополитов, потому что, если первые и ошибаются, то как люди, как живые существа, а вторые и истину-то говорят, как такое-то издание такой-то логики...»
По мнению Белинского, назвать писателя народным и национальным - значило необыкновенно возвысить его. Повсюду, где сам критик прикасался к творчеству Грибоедова, Пушкина, Лермонтова, Крылова, Гоголя, русское народное национальное начало им выделялось в качестве основополагающего. При этом слово «русский» он употреблял как синоним достоинства, как высший признак народности и особенно настоятельно там, где талант этих писателей до краев погружался в русскую национальную жизнь и выражал ее со всей удалью и широтой, состраданием и намеком на будущее. «Великий человек, - подчеркивал критик, - всегда национален, как его народ, ибо он потому и велик, что представляет собой народ».
Национально-патриотическое чувство Белинского было неизменно здоровым, или, выражаясь языком Чаадаева, «зрячим». В статье «Ничто о ничем» (1836) критик сделал признание, которое можно назвать философско-эстетическим принципом в его подходе к народу и народному характеру. «Я душевно люблю, - писал он, - русский народ и почитаю за честь и славу быть ничтожной песчинкой в его массе». Внимательно проанализировав «качественные особенности» и «специфику» характера русского человека, Белинский дал любопытную расшифровку его глубинной содержательности: «Русский человек с чрезвычайной оригинальностью и самобытностью соединяет и удивительную недоверчивость к самому себе, и, вследствие этого, страх как любит перенимать чужое, но, перенимая, кладет тип своего гения на свои заимствования. Он никогда не подражал, а только брал из-за границы формы, оставляя там идеи, и одевал в эти формы свои собственные идеи, завещанные ему предками».
Эти животворные свойства русской натуры – полное отсутствие самомнения, сметливая переимчивость, наличие собственной творческой идеи, питаемой разумом живой жизни и заветами предков, - позволили критику осознать и пути духовно-нравственного обогащения народного характера, процесс развития всего лучшего в нем. «Мы, русские, наследники целого мира...» - поделился он своими наблюдениями над «ходом» русской умственной жизни в статье «О критике» (1838). Неустанно полемизируя с псевдопатриотами, впадавшими в «китаизм», ненавидевшими «все чужое только за то, что оно чужое», и упивавшимися «собственными безобразиями и уродствами», Белинский в то же время чутко следил за состоянием «внутренних нитей», связывавших его единомышленников с народом. «Пора нам, братец, посмирить наш бедовый, заносчивый умишко и признаться, что он всегда окажется дрянью перед событиями, где действует народ...» (41) - рекомендовал великий критик Герцену, не доверявшему
Реалистическую достоверность народного характера Белинский неизменно связывал с глубиной проникновения писателя в духовный мир человека, отражающего в себе прогрессивные тенденции жизни. «У кого нет таланта, - отмечал он, - и кто хочет быть народным, тот всегда будет простонародным и тривиальным, тот, может быть, верно опишет всю отвратительность низших слоев, кабаки, площади, избы, словом, черни, но никогда не уловит жизни народа, не постигнет его поэзии». В 40-е годы, рассматривая творчество того или иного писателя, критик прежде всего решал, народно оно или ненародно. «Народный поэт есть явление действительное в философском значении этого слова, - писал он в статье «Иван Андреевич Крылов».
– Если бы даже поэтический талант его не был огромен, он всегда опирается на прочное основание - на натуру своего народа. Поэт же, талант которого лишен национальной струи, всегда, более или менее, есть явление временное и преходящее: это дерево, сначала пышно раскинувшее свои ветви, но потом скоро засохшее от бессилия пустить свои корни в почву».
Относя народность к врожденному качеству, Белинский не упрощал ее как проблему. «Чего бы, казалось, легче русскому быть русским в своих сочинениях?» - ставил он вопрос. И тут же, опираясь на практику многочисленных сочинений о «добром народе русском», отвечал: «А между тем русскому гораздо легче быть в своих сочинениях даровитым, нежели русским. Без таланта творчества невозможно быть народным; но, имея талант творчества, можно и не быть народным». Проводя параллель между созданиями таланта народного и таланта, не обладающего органическим даром восприятия народной жизни, критик пришел к мысли о том, что усиленное желание многих литераторов быть народными есть не что иное, как красноречивый признак отсутствия народности. «Правда, - оговорился он, как бы внося необходимые уточнения в современные дискуссии о народности и народном характере, - в строгом смысле никто, принадлежа народу, не может не быть народным, да та беда, что в одном черты народности обозначены слабо, вяло и незаметно, а другой представляет собою хотя и резко, но зато не такие стороны народности, которыми можно было бы гордиться». Поразительна та критическая объективность, с которой Белинский провел на основании сделанных наблюдений разграничение разных форм поэзии. Согласно его выводам, Пушкин, Кольцов, Крылов народны, а в «громкозвучных стихах Ломоносова нет ничего русского, кроме слов, - никакого признака народности». И далее: «Даже в великолепных одах Державина только мгновенными искрами, и то изредка, промелькивают стихии народности. Нечего и говорить, до какой степени народны стихи Дмитриева, стихи и повести Карамзина, трагедии Озерова (из которых всего менее народности в самой народной - «Дмитрии Донском»), стихотворения Батюшкова, а между тем, кто же может отрицать талант в этих писателях...»
Следуя за тем новым, чем обогащалась русская литература, критик неизменно выделял в публикациях писателей- современников наличие не просто «таланта к творчеству», а такого таланта, который бы верно отражал своеобразие национальных форм действительности. И с помощью понятий «народность в выражении», «народность в самосознании», «развивающийся народный дух», «народный склад ума», «народность чувствований», национальная естественность», «национальное будущее» осуществлял разбор самых сложных явлений и образов, каждый раз дифференцируя их (народное-ненародное) и раскрывая неповторимое своеобразие.
Обостренно-аналитическая направленность его критического взгляда проистекала из того, что появление в русской литературе полнокровных народных характеров, несущих идею социальных преобразований, он считал делом завтрашнего дня, когда для него появятся необходимые общественно-исторические предпосылки. Насущную же задачу видел в выявлении живых и сильных народных черт, сопряженных с национальным развитием. И право художника носить «высший титл» народного усматривал в этом же. «Что хорошие люди есть везде, об этом и говорить нечего, - писал Белинский в декабре 1847 года Кавелину, - что их на Руси, по сущности народа русского, должно быть гораздо больше, нежели как думают сами славянофилы (т.е. истинно хороших людей, а не мелодраматических героев)...
– все это для меня аксиома, как 2x2=4. Но вот горе-то: литература все-таки не может пользоваться этими хорошими людьми, не входя в идеализацию, риторику и мелодраму, т.е. не может их представить художественно такими, какими они есть на самом деле, по той простой причине, что их тогда не пропустит цензурная таможня. А почему? Потому именно, что в них человеческое в прямом противоречии с той общественной средою, в которой они живут...»