Канатная плясунья
Шрифт:
— Мой камень покачнулся, — сказал англичанин.
— И мой, — ответил генуэзец.
Действительно, камни медленно сдвинулись с места, и через мгновение верх стены откачнулся внутрь, образуя покатую площадку, в глубине которой показались ступени.
Хладнокровие изменило долговязому британцу. И он удивленно воскликнул:
— О-о!.. Благородный джентльмен сказал правду. Вот и лестница.
Все невольно оцепенели. Не падающая стена их изумила: в старинных постройках часто встречаются потайные ходы,
— Если здесь окажется сто тридцать две ступени — я окончательно уверую, — заявил Эррингтон.
Один нотариус крепко держался скептицизма и, пожав плечами, спросил:
— Неужто вы думаете, что маркиз?..
— Ожидает нас, как всякий живой человек, пригласивший гостей, — подхватила Доротея.
Но остальные прекратили их спор, и вся компания двинулась дальше. Вместо факелов зажгли два электрических фонарика и осветили узкую винтообразную лестницу, круто уходящую ввысь. Дарио пошел вперед.
— Пятнадцать, шестнадцать, семнадцать, — считал он громко.
Для храбрости нотариус запел куплеты, но на тридцать пятой ступеньке умолк.
— Тяжело подниматься? — спросила его Доротея.
— Да… Крутенько. А главное — подкашиваются ноги при мысли, что идешь в гости к покойнику.
На пятидесятой ступени стало светло. В стене оказалась дыра. Доротея высунулась, но подножие башни не могла рассмотреть из-за широкого карниза под дырой.
— Сто… Сто десять… Сто двадцать… Сто тридцать, сто тридцать одна, — считал Дарио, — сто тридцать две. Дальше идти некуда. Лестница упирается в стенку.
— Посмотрите, есть ли на верхней ступеньке три плитки.
— Есть.
— И железный лом?
— И лом…
Доротея внимательно осмотрелась. Все совпадало с указаниями маркиза.
— Ломайте штукатурку, — скомандовала она.
Штукатурка действительно лежала тонким слоем и скоро осыпалась, обнажив невысокую дверь.
— Черт побери, — лепетал испуганный нотариус. — Все как по писаному.
— О, господин нотариус, — подтрунивала Доротея, — дайте открыть дверь, тогда ваш скептицизм исчезнет без следа.
— Уже исчез. Я уже уверовал: старый плут был прекрасным механиком и режиссером. В наше время его бы охотно пригласили для инсценировки страшных сцен.
— Напрасно вы думаете, что он умер.
— Ну, это уж, извините, абсурд. Я могу допустить, что он лежит за этой дверью, но чтобы он был жив — это уже ерунда.
Доротея наступила на средний камень, Дарио и Эррингтон на остальные. Дверь глухо скрипнула и стала медленно раскрываться.
— Santa Maria, — прошептал Дарио, — тут либо Божье чудо, либо дьявольское наваждение.
За дверью оказалась довольно большая комната без окон, со сводчатым потолком и совершенно гладкими стенами. Мебели в ней не было, но
Они долго стояли молча, не шевелясь. Деларю был бледен, как стена, и едва стоял на ногах. Теперь никто не улыбался.
Не отрываясь, смотрела Доротея на занавеску. Значит, дело не кончилось чтением пакета и действие перенесено в полуразрушенную башню, в комнату, где двести лет не звучал человеческий голос. За занавеской — кровать, а на кровати либо груда полуистлевших костей, либо живой человек.
Доротея вопросительно оглянулась на своих спутников. Никто из них не шевельнулся. Она шагнула вперед и снова остановилась, робко протянула руку, медленно приподняла занавеску. Молодые люди вздрогнули, очнулись и двинулись вперед, освещая фонариками угол.
За занавеской стояла кровать, а на кровати смутно вырисовывалась человеческая фигура. Это было так неожиданно, что Доротея едва устояла на ногах. Пальцы ее невольно разжались — и занавеска выскользнула из рук. Вебстер подхватил занавеску и так порывисто бросился к лежащему, точно собирался его встряхнуть, но вовремя спохватился и опустил руки, не коснувшись кровати.
Лежавшему на кровати можно было дать лет шестьдесят, если б не страшная сухая бледная кожа, не вяжущаяся ни с каким возрастом. Нос его заострился, глаза ввалились, на голом черепе не было ни волос, ни бровей, ни ресниц. Он был так худ, что на лбу и скулах кожа едва прикрывала череп, а на левой руке не хватало одного пальца, на месте которого осталась борозда, доходящая до середины ладони. Все совпадало с письмом. Черный суконный кафтан, почти съеденный молью, зеленые шелковые брюки и жилет облегали его высохшее и миниатюрное тело.
— Умер, — сказал кто-то вполголоса.
Чтоб не осталось никаких сомнений, надо было наклониться и выслушать сердце. Но к лежавшему страшно было прикоснуться: что, если он рассыплется в прах? Да и к чему такие опыты: разве можно сомневаться в смерти мертвеца?
Деларю взял Доротею под руку, вполголоса умоляя ее:
— Оставьте. Уйдем. Это нас не касается.
Выручил Эррингтон. Он вынул карманное зеркальце и приложил его к губам лежащего. Прошла долгая, томительная минута. И вдруг зеркальце чуть помутнело.
— Жив…
Ноги нотариуса подкосились, и он сел на край постели, испуганно бормоча:
— Грех. Сатанинское дело. Уйдем.
Все переглянулись. Этот покойник жив. Но ведь он покойник. Однако мертвецы не дышат, а он вздохнул… Так что же это, в самом деле? Мысли путались, страх леденил душу.
— Смотрите, — воскликнула вдруг Доротея. — Его грудь поднимается.
— Не может быть, — возразил кто-то. — Как объяснить подобное явление?
— Не знаю… Может быть, летаргия, гипноз…