Канцелярская крыса

Соловьев Константин Сергеевич

— Закончено, — мистер Беллигейл ловко вытащил картонку из аппарата, — Теперь мы проверим, есть ли совпадения в нашей базе данных.

— Это… какой-то род шифра? — осторожно уточнил Герти. Ему стало немного жутковато оттого, что вся его жизнь оказалась на картоне в виде странного и немного зловещего узора.

— Шифр? Нет, ничуть. Это мемо-карта.

— Ага, — сказал Герти, ничего не поняв, — Ну конечно.

— Ее предназначение хранить информацию. На особом машинном языке. Определяя наличие и форму отверстия, специальный считывающий инструмент способен преобразовать литеры

и цифры в понятные счислительной машине символы.

Герти вспомнил парикмахера и его металлического болванчика.

— Как у автоматона?

Мистер Беллигейл отчего-то нахмурился.

— Да, — произнес он, — Как у автоматона. На этой мемо-карте хранится информация о ваших биологических параметрах. Остается лишь сличить ее с прочими.

Герти посмотрел на кусок картонки с некоторым уважением. О сходстве, разумеется, говорить было излишне, наделенный самым пылким воображением художник и то не распознал бы в этой белиберде чего-то, походящего на человеческий облик. Скорее, это было похоже на результат детской проказы с ножницами. Но все же выглядело внушительно. Возможно, ему стоит захватить эту картонку на память? Подобрать рамку (какую-нибудь темную, палисандрового дерева) и повесить эту композицию в гостиной? Надо только подобрать достаточно звучное и интригующее название. Например «Мистер Гилберт Уинтерблоссом глазами автоматона». Да, так пойдет…

— И куда… куда вы поместите эту мемо-карту?

— Отдам ее мистеру Лихтбрингту. Это его работа.

— Должно быть, ему понадобится много времени.

— Не более минуты. Он очень упорен.

И второй раз Герти оказался обманут интерьером этого кабинета. Невзрачная дверка в стене возле письменного стола, которую Герти полагал стенной пепельницей или же отделением для документов, скользнула, повернувшись на петлях и обнажив свое нутро. Состоящее из металлических колков, валиков, вращающихся шестерен и прочей хитрой начинки.

— Познакомьтесь с мистером Лихтбрингтом.

— Это… Это…

— Это счислительная машина, — сказал мистер Беллигейл невозмутимо, помещая между вращающихся валиком картонную мемо-карту, — Модели «Лихтбрингт IV». Самая совершенная на острове. Ей известно все и обо всех.

— Она и в самом деле так умна?

— Сорок математических операций в секунду.

Герти не знал, много это или мало, но на всякий случай уважительно кивнул.

— И так мала!

— Это далеко не весь «Лихтбрингт». Скорее, что-то вроде его уха. Принимающий контур. Сам он настолько велик, что не поместился бы в этом здании, поэтому передача информации идет на расстоянии.

Герти поежился. Неприятно было наблюдать за тем, как картонку по имени «Герти Уинтерблоссом» перетирают механические безразличные зубы. Как будто ее повреждение каким-то образом могло сказаться на нем самом. Внутри его костей зашевелился древний ужас перед колдовством, совершенно, оказывается, не изжитый поколениями предков-прагматиков. Только колдовство в кабинете мистера Беллигейла отдавало машинным маслом…

«Лихтбрингт» вдруг перестал жевать картонку и издал отрывистый звонкий звук. Кажется, этот звук очень понравился мистеру Беллигейлу. Он потер руки. Это выглядело

так, словно два больших бледных паука трутся друг о друга в сладострастном брачном танце.

— Кажется, наша машина нашла вас. Отлично. Посмотрим на результат.

— Простите, но я думаю, что это невозможно.

— Да?

— Я прибыл на остров этим утром. Мне кажется, совершенно невозможно предположить, что я уже знаком с этой машиной, поскольку с меня никогда прежде не снимали показания. Как и то, что в Новом Бангоре окажется человек, чье тело идеально соответствует множеству различных факторов…

Мистер Беллигейл его не слушал. Он протянул руку, и прямо в ладонь ему выпрыгнул из какого-то гнезда листок бумаги, судя по всему, еще горячий, как свежевыпеченная лепешка. Глаза мистера Беллигейла замерли в стеклянных окружностях пенсне.

— Что ж, рад известить, что ваша карточка нашлась, мистер Уизерс. Мы можем восстановить ваши документы.

— Что?..

— «Лихтбрингт» установил вашу личность, мистер Уизерс.

Герти растерялся.

— Моя фамилия Уинтерблоссом.

— Здесь написано: полковник Гай Норман Уизерс.

— Но меня зовут Гилберт Натаниэль Уинтерблоссом. И я не полковник, а обычный деловод. Я даже не был на военной службе!

— Вы уверены в этом?

— Еще бы!

— «Лихтбрингт» не ошибается. У него есть три проверочных контура. Совершенно исключено. За восемь лет он не выдал ни единой ошибки, мистер Уизерс.

Под взглядом мистера Беллигейла, подозрительным и испытывающим, Герти вспыхнул.

— Я никакой не Уизерс! Я даже не знаю этого Уизерса!

— В самом деле?

— Ну конечно! В первый раз слышу!

— Но при этом никаких документов у вас, как я понимаю, не имеется.

— Я уже сказал вам, что их украли.

— Вот именно. Согласитесь, очень интересное обстоятельство. И очень неожиданное.

— Я могу согласиться с чем угодно, но только не с тем, что меня зовут Уизерс! — парировал Герти с нервным, царапающим горло, смешком, — Уж не думаете ли вы, что я выдаю себя за другое лицо?

Мистер Беллигейл лишь взглянул на него, и Герти понял: думает. Именно так он и считает, этот зловещий человек с тихим голосом и тяжелым взглядом. Он видит Герти насквозь, со всеми его мелкими грешками, наивной ложью и напускной уверенностью. Он видит, что этот малый на самом деле сам Гай Норман Уизерс, пытающийся обмануть государственную машину из каких-то неизвестных, но, без сомнения, зловещих, намерений. И он не даст себя провести.

— У вас богатая биография, мистер Уизерс. Могу ли я предположить, что это какой-то особенный ваш трюк?

— Никакой это не трюк! — Герти позволил голосу подняться на пару тонов. Но звучности не получилось, получился надсаженный гул вроде того, что издают треснувшие медные тарелки, соприкасаясь друг с другом, — Я вовсе не Уизерс! Я Уинтерблоссом! И всегда был им, сколько себя помню. Ваша машина, должно быть, нуждается в ремонте!

— Машины не ошибаются. Им это не позволено, мистер Уизерс. Вам стоило бы это знать. При вашем-то опыте!..

— Посудите сами, зачем мне выдавать себя за кого-то другого? Какой в этом резон?