Канцлер Румянцев: Время и служение
Шрифт:
Известие о том, что русский император отказался от своего прежнего союза с Британией, повергло в шок европейские политические круги. Без России создать очередную коалицию, способную одолеть Наполеона, становилось немыслимым. Тильзит радикально менял расстановку военно-политических сил в Европе. Между тем и в самой императорской России известие о событиях в Восточной Пруссии было встречено в штыки. Само слово «Тильзит» и тогда, и долгое время позже оставалось «обидным звуком», символом национального позора. В Петербурге обстоятельства, при которых оказалась русская армия под Фридландом и находившийся при ней император, вынужденный вести переговоры с ненавистным Наполеоном, в расчет не принимались. То, как и каким путем военно-политический кризис обрел свое разрешение, устраивало далеко не всех. Череда поражений России, не знавшей ничего подобного за все предшествовавшие сто лет, давала повод к размышлениям, влекущим за собой драматические выводы. Общественное мнение России, привыкшее к недавним победным походам Суворова, а до того Потемкина, а еще ранее Румянцева-Задунайского, не желало считаться с реальностью… Российская элита, «глухая к доводам разума», ополчилась против российского самодержца. Особо доверенных, кто привык быть посвященным всегда и во всё, раздражало, что никто, кроме самого самодержца, не присутствовал при его долгих беседах наедине с французским императором. Говорили о том, что Александр пошел навстречу всем пожеланиям Наполеона, принес слишком много жертв новому союзу. Подключение России к континентальной блокаде порождало
27
Ныне остров Эспаньола (Доминиканская Республика).
Враждебное отношение к «тильзитской дружбе» проявляло себя повсеместно — в Петербурге и Москве. Как писал выдающийся современник тех событий Денис Давыдов, это были: «…англичане, шведы, пруссаки, французы-роялисты, русские военные и гражданские чиновники, тунеядцы, интриганы, — словом, это был рынок политических и военных спекулянтов, обанкротившихся в своих надеждах, планах, замыслах» {102} . Ярость от сближения с Францией принимала крайние формы. Отстраненный от дел бывший посол империи в Лондоне Воронцов предлагал «провести по Петербургу проездом на ослах сановников, участвовавших в подписании Тильзитских соглашений» {103} .
Александру I, его царствованию посвящено немало книг, исследований, мемуаров. Историко-публицистическое наследие двух столетий из-за неразглашения секретов верховной власти, свойственного любой монархической литературе, оставалось почти недоступным вплоть до наших дней. Репутацию Александра оберегали главные события его царствования: 1812 год, освобождение Европы, ниспровержение Наполеона… Списали, посчитали простительными для Александра все его немотивированные поступки, предательства, совершенные им по отношению к отцу, друзьям, своему окружению и союзникам, наконец, своему народу, который его почитал и любил. В конце концов порешили: лучше всего признать императора «сфинксом, не познанным до гроба». Современникам и их потомкам не хватало духу сказать правду, открыть главное, что мешало самодержцу и наносило ущерб ему лично и управляемому им государству [28] . Свойством его натуры было малодушие. От этой слабости характера проистекали непостоянство, лицемерие и изворотливость. Это отображалось в его деяниях, которые он вынужден был предпринимать в критически трудных обстоятельствах: в заговоре против отца, в отношениях с цареубийцами, во внезапных перепадах в общении с людьми, которых он то приближал, то отдалял от себя, в петляниях вокруг реформаторских планов, которые он было начинал, но не доводил до конца. Личным поведением в частной жизни «наместник Бога на земле» не однажды опровергал идею о божественном происхождении царской власти… Между тем в народе авторитет российской монархии оставался неколебим. К счастью для Александра, население России все еще продолжало боготворить институт царской власти, воспринимало монарха как опору и воплощение единства православной родины. Российский самодержец, несмотря на свою молодость, воспринимался как царь-батюшка, богоизбранный отец народа. И даже тогда, когда происходили провалы, по масштабам близкие к национальной катастрофе, как это случилось при Аустерлице, народ, невзирая ни на что, был преисполнен сочувствия к молодому царю. Первые излияния сострадания и любви простые люди направили на своего самодержца.
28
Пожалуй, только один исследователь времен императорской России, между прочим, прямой потомок Александра I, великий князь Николай Михайлович обрисовал своего предка и его царствование без прикрас, в весьма удручающем свете. (См.: Романов Ник. Mux. Вел. кн.Император Александр I. Опыт исторического исследования: В 2 т. СПб., 1912.)
Тильзит, переговоры на Немане с Наполеоном обнажили далеко не лучшие свойства натуры Александра I. Свое поведение, как и политические решения, Александр впоследствии пытался всячески оправдать. Он выдавал это за тайно обдуманный маневр, как необходимую временную уступку, предполагающую в будущем неизбежный реванш. Такой расчет российского самодержца стоил немалых жертв. В конечном счете его ошибки ускорили нашествие Наполеона на Россию, а это обернулось для собственного народа и народов Европы трагической развязкой… На самом деле Александр был движим только одним. «Бывают такие положения, когда нужно думать о том, чтобы сохранить себя», — напутствовал император князя Д.И. Лобанова-Ростовского, отправляя его парламентером к Наполеону. Всё, что происходило потом, более или менее известно.
Царствование Александра I как в зеркале отобразило повсеместно углублявшийся кризис монархической идеи: неспособность одного человека, даже наделенного некоторыми дарованиями и неограниченной властью, справиться с нарастающим объемом и масштабом управленческих задач. Деяния и поступки Александра I не раз ставили на грань кризиса российскую государственность, а его вмешательство в управление боевыми действиями в ходе войн страшило военачальников больше, чем неразгаданные планы противника… Да и дипломатические способности, в которые император уверовал, не оставили у потомков особых чувств, не превзошли пятой ступени в Табели о рангах государственных чиновников. «Коллежский он асессор по части иностранных дел», — писал о нем Пушкин. В конечном счете успехи государства обеспечивались не благодаря, а вопреки государю, а эгоистические, честолюбивые устремления царя усугубляли национальные бедствия.
Обладал ли Александр той зрелостью, которая была необходима, чтобы противопоставить собственную дипломатию дипломатии Наполеона? Тильзит не без основания следует
Первая фраза, произнесенная Александром при встрече с Наполеоном, свидетельствовала, что российский самодержец прямо-таки с порога отказывается от своего прежнего союзника. Не было предпринято попытки оценить ситуацию, прояснить позиции сторон, взять паузу, чтобы осмыслить подходы, прикинуть варианты выхода из военно-политического тупика. Нет. Александр с ходу согласился включить Россию в орбиту геополитических интересов Франции, заслужив тем самым в некоторых российских кругах прозвище «приказчик Наполеона».
Полная переориентация внешней политики неизбежно предполагала привлечение к управлению Россией новых людей. Александр тогда был вынужден пойти на очередную смену тех министров, кто в наибольшей мере был выразителем прежней политики. Отмежевавшись от своего прежнего окружения, самодержец испытывал потребность в деятельных помощниках. Их нехватка побуждала Александра I действовать самостоятельно. При этом император все более раскрывал то, на что был способен: образ мыслей, стиль ведения государственных дел. Сановники и приближенные к престолу стали отмечать проявление качеств, далеко не обязательных для подтверждения могущества и величия царской власти. Александру I недоставало многого, особенно при непосредственном общении с таким искушенным и талантливым политиком, как Наполеон. Самодержец, правда, был не очень способен признавать свои ошибки, но его близкие, преимущественно члены семьи и некоторые из друзей, прямо указывали ему на это.
Тогда Александр I принял для себя два весьма важных решения: 30 августа 1807 года должность министра иностранных дел [29] была предложена Николаю Петровичу Румянцеву, а пост военного министра 13 января 1808 года занял Алексей Андрее вич Аракчеев. Именно эти два человека стали опорой императору в самый трудный для него период. Позднее самодержец приблизит к себе Михаила Михайловича Сперанского. Под рукой имелись и другие деятели, кому он доверял, но их способностей хватало, как правило, быть на вторых ролях [30] .
29
Официальное утверждение Н.П. Румянцева в этой должности состоялось 12 февраля 1808 года.
30
Императорский камер-фурьерский журнал, куда заносились сведения о лицах, приглашаемых императором к обеду, свидетельствует, что в 1807-1811 годах чаще других участником таких обедов был Николай Петрович Румянцев. Наибольшее число приглашений (931) приходится на 1807 год, когда он был назначен министром иностранных дел с оставлением за ним должности министра коммерции. Министр и император тогда вынуждены были встречаться по нескольку раз в день, и не только за обедом. На какое-то время Румянцев оказался если не первым министром, то по меньшей мере ключевой фигурой царствования.
За период, предшествующий Тильзитскому миру, Александр I сменил пять министров иностранных дел. На то были разные причины. Все прежние, каждый по-своему, выказывали достоинства, но в силу разных обстоятельств вынуждены были покинуть это поприще. Внешними делами в самом начале царствования Александра I некоторое время заведовал Н.П. Панин, но участие в заговоре против Павла I прервало его государственную карьеру. Затем Коллегией иностранных дел управлял граф В.П. Кочубей. Его сменил А.Р. Воронцов, которому после учреждения Министерства иностранных дел (1802) было присвоено звание министра. Вскоре он покинул пост по состоянию здоровья. Далее эта роль была поручена другу императора князю А.А. Чарторыйскому, однако его увлеченность польским вопросом в ущерб интересам европейской политики Российского престола не позволила продолжить миссию. В 1806 году руководить международными делами было поручено П.Я. Убри, причиной его отставки послужил подписанный им в Париже договор с Наполеоном, содержание которого не устроило российское руководство. Недолго во главе ведомства находился сменивший его А.Я. Будберг. Дипломат, известный своими антифранцузскими взглядами, после событий в Тильзите также оказался в отставке. Перманентная смена лиц отображала метание власти, непостоянство политического курса государства и, как следствие, желание переложить на других вину за допущенные провалы. К кандидатуре Румянцева вынуждены были прибегнуть, что называется, в последнюю очередь. Предубеждений, если не препятствий, на назначение Румянцева на эту должность хватало. В политических верхах империи Румянцев в силу своего особого статуса чувствовал себя независимо, стоял особняком. Молва не без оснований гласила — он по внебрачной линии потомок Петра I. К тому же сын выдающегося полководца, фельдмаршала Петра Румянцева. Один из молодых, наиболее доверенных сподвижников Екатерины II многие годы выполнял не только ее дипломатические, но и весьма деликатные поручения за границей. Дипломатическая служба при многочисленных немецких землях и княжествах составила Румянцеву репутацию несговорчивого, настырного, весьма жесткого политика. Фюрстам, князьям и герцогам, погрязшим в праздности и безделье, такой дипломат не нравился. Русского посланника не удавалось заговорить, отделаться от него под благовидными предлогами или пытаясь вручить ценные подарки. Противодействие попыткам Пруссии воссоздать под своей эгидой Союз немецких княжеств вызывало яростные протесты. Нелицеприятный отзыв о Румянцеве самого Фридриха Великого послужил веским доводом, чтобы двенадцатилетний дипломатический опыт графа Румянцева долгое время оставался невостребованным. Это можно понять, поскольку внешняя политика Российской империи исторически была ориентирована на немецких соседей, а прусский король Фридрих II (Великий) для дома Романовых — личность особо почитаемая, легендарная. Отнюдь не случайно, едва оказавшись на престоле, Александр I свой первый государственный визит нанес именно в Пруссию. Взгляды на Румянцева со стороны и в новые времена только усиливали сомнения. Около восьми месяцев Румянцев числился исполняющим обязанности министра иностранных дел. В высшем эшелоне все еще давали о себе знать колебания — оставлять ли министра коммерции, директора Департамента водных коммуникаций и устроения в империи дорог в роли совмещающего пост министра иностранных дел. Причиной служили суждения, высказываемые Румянцевым в критические периоды государственной жизни, расходящиеся с мнением «большинства». Делал он это порой весьма решительно и резко. Всем запомнились слова, которые он произнес при обсуждении на заседании Государственного совета, каким должно быть политическое поведение России после поражения при Аустерлице: «Будучи тверд в правилах, я обязываюсь при нынешнем случае сказать, что если утверждал, что не было пользы скоропостижно выставлять военные ополчения, то и ныне в скоропостижных исканиях мира пользы я не вижу. Если мы и при Петре Великом, и при Екатерине II сумели сносить раны минутных неудач военных, уничижения никогда и нигде сносить мы не умели» {104} . Из этого следует: Румянцев был решительно против ввязывания в военную кампанию в центре Европы, завершившуюся для России Аустерлицем, как и предостерегал от поспешных попыток заключить с Францией мир. И в том, и в другом эпизодах Румянцев оказался прав.