Кандидат наук(Повесть, отчасти сатирическая)
Шрифт:
— Но ведь письмо — оскорбление!
— Если вы считаете оскорблением, защищайтесь.
— Простите! Могу ли я рассчитывать на вашу защиту?
— От кого вас защищать?
— От этого клеветника.
— От бывшего колхозного агронома?
— Да.
— Ну, знаете, если у профессора не хватит сил доказать рядовому, бывшему агроному, то обком… обком тут ни при чем. А?
— Да.
Последнее «да» Чернохаров сказал нечаянно. У секретаря была такая привычка — заключать высказанную в разговоре фразу
Когда Чернохаров вышел из кабинета, Натов еще раз прочитал письмо, уже без улыбки, и, нажав кнопку звонка, сказал вошедшему помощнику:
— Вызовите мне агронома Егорова из колхоза «Правда».
— По какому вопросу?
— По личному. По моему личному вопросу.
Натов остался один. Задумался. Но думать долго было некогда — ждали приема многие. Он только мысленно резюмировал краткие размышления: «Перестроить работу научных учреждений области. От этого зависит многое — будут лететь миллионы на ветер или не будут. Не наплел ли тут Егоров как обиженный?» А в записную книжку записал: «Лично и тщательно обследовать райком и колхозы Н-ского района». Он снова нажал кнопку и сказал в открывшуюся дверь:
— Следующий.
А вечером у Чернохарова собрался триумвират. Чернохаров точно и лаконично передал разговор с секретарем.
Все сидели некоторое время молча. Потом каждый сказал по одной фразе.
— Надо признать ошибки полностью, — сказал Столбоверстов решительно и окончательно.
— Надо бороться! — твердо, не свойственным ему тоном пропагандиста сказал Чернохаров.
— Страшно, — чуть слышно сказал Карлюк. На него, как и всегда в тяжелую минуту, нашло отчаяние. Он уже не верил ни Чернохарову, ни Столбоверстову.
Сказали они так, коротко, и разошлись: двое уверенные и непоколебимые в своей уверенности, а третий — с мучительным вопросом в голове: «Что-то будет дальше?»
Карп Степаныч после этого не спал двое суток подряд. Было страшно: он вообразил, что враг уже берет его за горло. На третьи сутки он уснул, но страшные сны мучили его так, что он встал утром совершенно разбитым.
Чернохаров заперся у себя в кабинете и думал.
А Столбоверстов всегда был на людях и басил чистосердечно:
— Ошибки свои надо уметь признавать. Кто ничего не делает, тот только и не ошибается. Ошибся — исправься! И все! Неужели нельзя понять простой логики? — При этом он разводил руками в недоумении и, в общем, не очень-то страдал.
Но лед шел и шел. И вот еще одна льдина ударила по Карлюку: закрыли — совсем ликвидировали! — Межоблкормлошбюро.
Сошлись они в последний раз с Подсушкой в своем умершем учреждении. Посидели-посидели вдвоем и с грустью посмотрели на две блестящие чернильные крышечки, напоминавшие о тихой заводи, в которой два друга спокойно и безмятежно прожили не один год. И Подсушка в глубокой печали спросил:
— Разрешите… на память… взять чернильную крышечку? — Голос у него дрожал.
— Возьмем, друг, по одной. Вы одну, и я одну. Будем помнить
— Будем, — эхом отозвался Подсушка.
Они тепло попрощались, долго-долго трясли руки, прослезились. Расстались они друзьями. Но, уходя от Карпа Степаныча, Подсушка оглянулся ему вслед — в последний раз! — и сказал так:
— Погоди, сукин ты сын! Я ведь напишу все — какой ты «наукой» тут занимался. Ты ведь теперь мне никто.
Вскоре Подсушка устроился конторщиком в каком-то далеком от науки учреждении.
Карп Степаныч искал работу. Ведь только подумать! Если бы была какая-нибудь специальность — дело другое: и токарь, и слесарь, и пекарь всегда найдут работу. А вот что делать свободному кандидату сельскохозяйственных наук? В институт — пока и думать нечего. На опытную станцию — мест нет. В колхоз агрономом — унижение. Все карты спутались, Думал-думал Карп Степаныч и надумал: «А пойду-ка я председателем колхоза!» Надумал так и подал заявление в обком партии первому секретарю. В заявлении написал: «…кандидат наук»… «желаю служить народу»… «богатый опыт имеется»… «но чтобы недалеко от города и с сохранением квартиры»… В общем, написал все очень толково. И уверенно ожидал решения, будучи убежден, что он приносит себя в жертву социализму.
И что же вы думаете? Отказали! Непонятно: людей просят — они отказываются, а Карп Степаныч сам просился — ему отказали. Ну просто тупик получился какой-то. На Карпа Степаныча стало находить что-то вроде помрачения. Он даже стал вышивать болгарским крестиком подушечки ради подавления скуки и тоски. А тут еще беда: Джон подох. Изида Ерофеевна ходила вся в слезах, убиваясь о Джоне и о муже.
Зашел как-то к Карпу Степанычу доцент Святохин (тот самый, смирнейший и вежливейший, соглашающийся со всеми). Он выложил свое полное согласие с новыми течениями в сельскохозяйственной науке и стал утешать:
— Все утрясется, утихомирится. Не такое бывало, а проходило. Глянет солнышко — обсохнете. И пойдет дело снова. Прошу вас: не падайте духом, не унывайте. Попробуйте читать лекции где-нибудь.
Карп Степаныч обнял Святохина. Тут же оделся и направился вместе со Святохиным устраиваться в Общество по распространению знаний.
Представьте себе, не очень-то оказали доверие анкете Карпа Степаныча в этом обществе. А сказали так: «Выбирайте тему, прочитайте лекции в колхозах. Потом посмотрим».
И все равно Карп Степаныч повеселел.
Глава семнадцатая
В ГУЩЕ ЖИЗНИ
Месяца через четыре, после успокоения Карпа Степаныча, из Н-ского районного отделения Общества по распространению знаний в областное поступило отношение с просьбой выслать высококвалифицированного лектора для чтения антирелигиозных лекций «хотя бы на неделю». В этом отношении говорилось, что антирелигиозная пропаганда в районе запущена, а ученых кадров для этой цели нет.