Кандидат
Шрифт:
— Договорились. Как нога, болит?
— Болит. Обезболка проходит. Попробуешь ещё раз?
Она вытянула ногу, я размотал импровизированную шину, которую соорудил на время, подсел поближе и положил к себе на колени.
— Всё идёт по плану… всё идёт по плану, — забубнил я.
Я уже начал видеть края перелома. На этот раз я понял, что сломалась только малая берцовая, а значит, при желании даже при минимальном сращении можно будет ходить — икроножная мышца у Самиры была достаточно крепкой и должна была выдержать. Наконец, процесс прошёл. Я увидел, как
— Пожалуйста, перестань, — вдруг тихо попросила вдруг она. — Я не могу, сильно… не знаю, сильно заводит, когда так делаешь.
— Хорошо, — я стёр пот с лица и убрал руки с кожи. — Ещё не хватало, чтобы ты меня накинулась. Попробую без тактильного контакта.
— Тебе дать воды? — она потянулась за бутылкой. — Догадываюсь, как пить хочется.
— Нет. Экономим.
Удивительно, но её слова вместо того, чтобы сбить — скорее, наоборот, дали новое дыхание. На этот раз я мысленно проник в ткани максимально глубоко и видел всё наиболее подробно и полно. Костная к костной, соединительная к соединительной, сосуды к сосудам… Тромбы убрать. Лимфа…
В следующий миг меня хлестали по щекам. Вокруг было темнее, Самира стояла надо мной, чуть не плача, шептала:
— Эльдарчик… хороший мой, вставай, ну очнись…
Я резко поднялся.
— Где? Что случилось?
— Ты был в отключке! Пятнадцать минут почти! Солнце заходит, я так перепугалась.
Она бросилась обниматься. Впрочем, висела на шее у меня недолго — видимо, помнила о нашей договорённости не усугублять. Я посмотрел на неё:
— Ты встала? Значит, получилось? Как нога?
— Кость ломит. И прихрамываю. Но всё отлично! Ты умница, спасибо тебе!
— Пошли сучья соберём, а то для костра не хватит.
Уложились за минут пятнадцать, пока совсем не стемнело. После задумался о ночлеге. Вернее, о том, как буду дежурить. В саванне, как и в пустыне, ночью холодает весьма прилично, особенно для наших, изнеженных тёплым климатом организмов. Поэтому я срезал парашюты с катапульты и подложил один внутри шалаша, а из второго сделал покрывало. Затем переоделся в форму, которая была чуть теплее, Самире протянул свои пижамные брюки и домашнюю рубаху — здесь были такие в ходу.
— А ты в чём спать будешь? — спросила она.
— А я не буду спать. Кто-то же должен охранять.
— Но мне же… Холодно будет.
На этих словах Самира отвернулась ко мне спиной и стянула футболку, затем — тканевый лифчик, накинула рубашку на бронзовые плечи. Да, ношение девушками мужских рубашек — весьма распространённый фетиш, но я пересилил себя и отвернулся. Нет, определённо я бы предпочёл спать с ней в обнимку, но наша безопасность была куда важнее.
— Да зачем! Наверх бы одевала. Так теплее будет.
— А, точно… — кивнула она и натянула брюки — на этот раз уже поверх шорт. — О чём мы говорили?
— Что охранять надо. Холодно не будет. Я за костром послежу. Ну и…
— Ну, крупных змиев тут нет, они все на севере, за морем. Тут… грифоны, возможно.
— Кто?!
— Ну, собачьи грифоны. Стайные.
— Это вот такие вот, золотые, с клювом орла и телом льва?
— Ну почему льва, скорее, этого… волчка небольшого. Койота. Серые. Да, орлоклювы их раньше называли.
— Так. Ещё кто?
— Ну, баргестов здесь нет… в Великом Лесу только. И то, почти вымерли.
— Баргесты… это такие собаки здоровые?
— Ага. Шестилапые. Под два метра в холке и полтонны ростом, высший хищник аустралийских джунглей.
— Я одного не понимаю… змея же вполне… нормальная? Ну, человеческая.
— Ну ты же знаешь миф аборигенов о пришествии новых зверей? Во всех школах приводят как заместительно-научное определение о происхождении вида. Блин… пить хочется.
— Допивай из этой бутылки. Сейчас соорудим что-нибудь.
И соорудили — я обрезал край волшебной плёнки с упаковки нашего груза, вкопал бутылку в песок рядом с каким-то чахлым кустиком рядом с местом катастрофы, и вставил плёнку хитрым образом воронкой в горлышко бутылки. Несколько раз такой способ мне помогал спастись от жажды.
— Сейчас ночью вряд ли что-то накапает, зато с восходом солнца — соберём росы.
Я залез в шалаш за костром. Самира устроилась на сиденьях, сняла обувь.
— Это ты тоже узнал в прошлых жизнях?
— Ага, — просто сказал я. — В Средней Азии. Тоже была жёсткая посадка вертолёта… то есть геликоптера.
— Погоди, ты серьёзно? И как… хорошо ты помнишь эти жизни?
— Ну, примерно так же, как события из позднего детства. Местами очень подробно и глубоко, местами — не очень. На две-три жизни лучше, потом — только отдельные навыки и способности. Например, языки.
— Да, ты говорил на курсах, что знаешь языки, напомни, какие?
— Je parle encore bien le francais (я до сих пор неплохо говорю по-французски). Of course I speak English very well. Wo hui shuo zhongwen… Китайский и английский языки обычно очень хорошо распространёны…
— Вот это да! Но там же… совсем другие миры должны быть?
— Нет. Варианты Земли. Ну… только они все были куда холоднее этого. С ледяными шапками на полюсах. С необитаемыми Антарктидой и Гренландией… Со здоровенными ато… с ледоколами, в общем.
Я сел по-турецки на подстилку из обрывков парашютов. Самира свернулась калачиком за моей спиной.
— Рассказывай дальше. Мне тревожно, так скорее усну.
И я рассказывал. Рассказал перипетии враждующих государств распавшейся Евразии, рассказал про Советский Союз — как он был основан в большинстве миров Основного Пучка. Она спросила, был ли я женат, и я сказал, что, конечно, был, и даже вспомнил имена двух своих жён из последних жизней. На какой-то миг и мне начинало казаться, что я просто беру эти воспоминания откуда-то из снов — но тут же у меня перед глазами всплывали бетонные своды Бункера и лицо Лекаря, ухмыляющегося перед моей очередной смертью.