Кандидатская для посудомойки
Шрифт:
***
Лиза тихонечко присела на край больничной койки и осторожно взяла мужа за руку.
– Гера, пожалуйста, давай вернём Пса в питомник. Ты почти не бываешь дома. Пожалей животное. Он сидит взаперти. Кидается на сетку, как оглашенный. У меня все опускается, когда я прохожу мимо. Я боюсь, Гера. Я всё время боюсь.
– Лиза, мы сто раз это обсуждали. Нет, и еще раз нет. Друзей не отдают. Не предают и не возвращают за ненадобностью.
– Не предают? – Лиза повысила голос. – Да ты давно его предал. В тот самый день, когда позволил ему
Герман попытался было что-то сказать, но заведенная до предела Лиза взглядом заставила его замолчать.
– Да, я знаю. Я сама виновата. У кавказцев плохое зрение. От меня пахло шампанским. Я его не окликнула, не подала голос. Он меня просто не узнал в начале. А потом, ты помнишь эту его жуткую запущенную рану под ошейником? Это, наверное, когда он дрался с собаками за Джека. Как, как мы ее не заметили? Представляешь, как ему было больно, когда я пыталась оттащить его от себя за ошейник? И что? Что ты сделал? Просто отозвал его? У них переходный возраст в полтора-два года. Они пытаются доминировать. Его надо было отлупить как следует, наказать. Поднять за шкирку в конце-концов, как делают суки с провинившимися щенками. А ты? Просто отозвал? Ты понимаешь, что навсегда сломал его жизнь?
Герман молчал. Лиза, которая с разной степенью периодичности заводила этот разговор, обреченно выдохнула и вышла из комнаты.
Шли недели. Лиза по-прежнему моталась между больницами. И каждый день, возвращаясь домой первым делом настороженно проверяла Пса. Не выломал ли он дверь вольера, не ходит ли по участку, поджидая ее.
Каждый день, обливаясь холодным потом и жалостью, Лиза мыла вольер Пса из шланга, просовывала на веревках и палках казанки с кашей, завлекала Пса разговорами и косточками, чтобы чуть-чуть приоткрыть дверь и вытащить пустую посуду и отчаянно ждала редких выходных, когда Германа отпускали домой и Пес мог хоть немного почувствовать волю.
Лиза больше не уговаривала мужа вернуть Пса в питомник. Просто что-то в ней все время сжималось и умирало от мысли, что скоро, совсем скоро им придется уехать в город и в доме останутся только восьмидесятилетняя бабушка и Пёс.
Когда это «скоро» пришло, у Германа как раз вышел длительный перерыв между госпитализациями. Лиза с легким сердцем обустраивала городскую квартиру и катёнины будни в новой школе, уверенная, что Псу сейчас хорошо и спокойно подле Хозяина, а у Хозяина есть силы на долгие прогулки по лесу в компании Пса.
Все понимали, что со дня на день может раздаться звонок из больницы и Герману снова нужно будет возвращаться к бесконечным процедурам. Но ни Лиза, ни Герман не хотели нарушать хрупкое равновесие и искренне верили в его бесконечность.
Иван Родионович, лечащий врач Германа, разбудил Лизу телефонным звонком ранним утром понедельника.
– Елизавета Сергеевна, мы ждём вашего супруга у нас не позднее среды.
– Среды, как среды? Мы же с вами обсуждали начало следующего месяца.
– Елизавета Сергеевна, пришли анализы. Ситуация нестабильна. Мы ждём вас
Лиза долго не могла заставить себя позвонить мужу. И когда, наконец. Она это сделала. Первое, что она сказала, было:
– Гера, прости, но у нас нет другого выхода. Я звоню Вадимычу, пусть он договаривается с питомником, чтобы они забрали Пса. Ты в среду ложишься в больницу. Мы должны. Правда, должны.
Муж молчал.
– Гера, я звоню Вадимычу?
– Звони, – каким-то чужим голосом ответил Герман и положил трубку.
Вадимычу пришлось нажать на все мыслимые и немыслимые кнопки, воспользоваться своим далеко не последним в районе служебным положением, прежде чем он уговорил сотрудников питомника забрать собаку. Агрессивного, взрослого кобеля с поломанной психикой.
Лиза отлично всё это понимала. И в тот день, когда за Псом должны были приехать, не находила себе места, боясь, что не приедут, не заберут, не справятся, да мало ли еще таких «не». Она ходила по квартире, бесцельно перекладывала вещи с места на место, несколько раз пробовала сварить кофе, разбила катёнину любимую чашку и все время смотрела на часы.
И все-таки, когда в пятнадцать минут третьего зазвонил телефон, она вздрогнула от неожиданности и долго не могла взять трубку.
– Лиза, мы не успели, – прошелестел Вадимыч.
– Что? Что не успели?
– Мы опоздали на десять минут. Всё. Пса больше нет. Он его… сам…
Только спустя час Лиза смогла набрать номер мужа
– Гера, зачем?
– Друзей не предают, Лиза!
МЕДУЗА ГОРГОНА
– Мам, а ты герой? – Мотька увлеченно прокладывал ложкой путь кораблям в океане горохового супа, ловко лавируя между скалами из гренок.
– Несомненно! Тот, кто ежедневно занимается побудкой младенцев и доставкой их в школу, – самый геройский герой на свете, – Вита, не поворачиваясь, грохотала сковородками на плите.
– А я герой?
– Будешь, если домучаешь суп и наведешь, наконец, порядок в своем свинарнике.
– А папа герой?
– О, дааа! Одно перечисление его подвигов потянет на увесистый роман.
– Мотя, что случилось? – вопросила заботливая мать, энергично размахивая ножом.
Матвей Сергеич, двадцать пять килограмм ее чистой радости и полкило веснушек довеском, с недавних пор ученик третьего класса, сосредоточенно украшал гренки горошинками.
– Так грустно, мам, так грустно! Никакой цели в жизни.
Вита метко метнула нож в мойку, обтерла руки о передник и, прихватив кружку с кофе, выжидательно уселась напротив сына.
– Понимаешь, мы сегодня на литре миф о Персее обсуждали. И Васька, – Вита изобразила непонимание, – ну, этот наш клон Терминатора, сказал, что ерундовский подвиг, он бы и сам легко справился. А он бы не справился, мам, понимаешь, не справился. Тетку чисто физически он, может, и смог бы замочить. – Женщину, – машинально поправила Вита. – Ну, женщину. Какая разница. А додуматься в щит посмотреть или головой медузы дракона окаменеть, – точно нет. Куда ему, мозга ноль.