Каникулы на колесах
Шрифт:
Прибежавшие колхозники, вовремя предупрежденные о беде, быстро справились с пожаром. День стоял тихий, совершенно безветренный. Огонь не успел разгуляться. Сгорела только тесовая крыша Санькиного дома, вся мебель внутри. Устояли стены, сложенные из кондовых бревен, покрытые побеленной штукатуркой.
Что говорила и делала Санькина мать, тоже примчавшаяся с фермы, подробно описывать незачем. Скажу только, что она то сжимала в объятиях спасенного сынишку, то осыпала Наташку поцелуями, одновременно и плача, и причитая.
На автостоянку мы вернулись в сопровождении целой толпы деревенских ребятишек, и
Впечатления от этого бурного дня папа высказал не прозой, а стихами. Конечно, не своими, а заимствованными у поэта. Ласково обняв Наташку за плечи, он громко продекламировал, к общему удовольствию:
В игре ее конный не словит, В беде не сробеет — спасет…— Некрасов. "Мороз, красный нос", — скороговоркой вставил я, прерывая папу. И закончил строфу за него:
Коня на скаку остановит, В горящую избу войдет!Триумф Наташки был полным. Но я не завидовал ей. Она по праву заслужила все эти почести.
Гибель Хомушки
Еще с вечера я заметил, что Наташка начала хандрить. Не стала играть с Хомой Афанасьичем, окунулась и тут же вылезла на берег. Ее будто подменили. Вялая, словно полусонная, неразговорчивая, совсем не такая, как всегда, — веселая и живая.
За ужином она почти ничего не ела, только поковыряла вилкой жареную картошку и отодвинула тарелку. Николаевы сразу встревожились.
— Что с тобой, Натка? Уж не заболела ли ты?
Мама быстро приложила ладонь ко лбу Наташки.
— Температуры вроде бы нет, но все же измерим.
Внезапно Наташка вскочила, бросилась в сторону, но не успела отбежать и десяти шагов, как ее вырвало. Теперь забеспокоился и папа. Николаевы засуетились.
— Только без паники, друзья! — предостерег папа.
Наташку уложили в палатке. Мама и тетя Вера вошли туда. Вскоре позвали на консилиум и папу.
— Алик, принеси нашу дорожную аптечку, — услышал я мамин голос из палатки.
Через несколько минут диагноз был поставлен. Началось лечение больной.
— Пищевое отравление. Вероятно, мясными консервами, — объявил папа, выходя из палатки Николаевых. — Ничего страшного. Промыли желудок, приложили к ногам грелку, дали бесалол. Теперь Наташе нужно обильное горячее питье. Позаботься, сын, вскипятить для нее еще один чайник.
Ночь прошла беспокойно. Я ворочался с боку на бок, терзаясь тревожными мыслями. Что, если папа только успокаивал меня, а на самом деле отравление у Наташки серьезное? Какое счастье, что рядом с нею оказались два опытных врача! А если б ее скрутило здесь в лесу, без нас, что б тогда?
Дедушка безмятежно похрапывал рядом со мной, с головой уйдя в спальный мешок, а я все лежал и думал. Почему мне так жалко Наташку? Почему я так боюсь за нее, что вот даже не сплю? Это я-то,
Только перед рассветом я уснул крепко, по-настоящему. Так крепко, что даже не почувствовал, как дедушка вытащил у меня из-под головы надувную резиновую подушку, пытаясь разбудить. Понадобился толчок в бок, чтобы я очнулся. Вкусно пахло кофе. Папа и мама, дядя Вася и тетя Вера уже сидели за дощатым столиком, сколоченным дедушкой.
— Ну как Наташа? — первым делом спросил я.
Наверное, вид у меня был самый комичный: взлохмаченная голова, сонная физиономия, моргающие глаза без очков… Думаю так, потому что ответом мне был дружный смех.
— Вставай, Лентяйкин, — шутливо прикрикнула на меня мама. — Чуть кофе не проспал. А Наташа уже поправляется. Ждет тебя в гости.
С завтраком я управился в один момент и тут же очутился у палатки Николаевых. Постучаться было не во что, и я просто поцарапал ногтем туго натянутую парусину.
— К тебе можно?
— Заползай, Дикий Кот! — донесся изнутри знакомый, но заметно изменившийся голос Наташки.
Я откинул полотнище, согнулся и шагнул в палатку. Наташка лежала, укрытая до подбородка теплым одеялом, бледная, но улыбающаяся. Пахло лекарством. Я тоже заулыбался, не зная, с чего начать.
— Хому принести? Хочешь с ним поиграть? — ни к селу ни к городу вдруг спросил я, вместо того чтобы расспросить Наташку о ее самочувствии.
— Хочу.
Я во всю прыть пустился к "Волге", открыл багажник и остолбенел. Клетка стояла пустая. Хома исчез. Я схватил клетку, осмотрел ее. Деревянное днище было цело, но один алюминиевый пруток оказался перегрызенным, а два других слегка отогнутыми. Мягкий металл уступил крепким зубам грызуна, неудержимо рвавшегося на свободу. Но ведь оставался еще стальной багажник! Его-то не прогрызешь. Я быстро начал работать обеими руками, выбрасывая из багажника инструмент, запасные камеры, пустую канистру, обшаривая за обшивкой каждый уголок, в надежде вот-вот наткнуться рукой на мягкое тельце хитрого хомячка. Нигде ничего! Приглядевшись, я заметил в одном месте какие-то крошки. В картонной перегородке, отделявшей багажник от салона, чернела дырка. Сомнений не было: освободившись из клетки, Хома легко прогрыз картон, проник в салон, а оттуда, когда утром мы распахнули все двери, спрыгнул на землю и был таков! Может быть, пока я непробудно спал, он еще бегал внизу, по резиновым коврикам пола, в поисках выхода, был рядом со мной.
Опустив руки, в полной растерянности я стоял возле "Волги", не зная, что теперь делать. Искать Хомушку в лесу? Безнадежное занятие! Скорее можно найти иголку в стогу сена, чем проворного маленького хомячка, искусно маскирующегося в густом кустарнике, в ворохах листьев и хвои. Если б хотя знать, в каком направлении он скрылся, далеко ли успел убежать?
Но я и этого не знал.
Я еще стоял, собираясь с мыслями, думая, что же теперь сказать Наташке, когда откуда-то из-за машин, сгрудившихся на полянке, до меня донесся испуганный крик. Пронзительно завопила какая-то женщина. Что-то сильно напугало ее.