Каникулы Рейчел
Шрифт:
Разумеется, как только девица объявила мне: «Доктор О'Дауд сейчас вас примет», боль прошла. У меня всегда так. Как-то я даже сочинила песенку о разных болях, травмах и т. д. В ту самую секунду, когда я вошла в кабинет, все симптомы исчезли, можно было, разве что, поставить мне диагноз: синдром барона Мюнхгаузена. Итак, я скользнула в кабинет. Уже запаха хватило бы, чтобы упасть в обморок.
К счастью, оказалось, что дантист О'Дауд-толстенький, жизнерадостный, улыбчивый человечек, а не тот Доктор Смерть, которого нарисовало мое воображение.
– Забирайтесь в кресло, барышня, –
Я забралась. Он посмотрел.
Рыская по моему рту с такой остренькой металлической штучкой и зеркальцем, он завел разговор, который, видимо, должен был отвлечь меня от неприятных ощущений и снять напряжение.
– Итак, вы из Клойстерса? – спросил он.
– Ах-ах, – я попыталась кивнуть.
– Алкоголь?
Я попыталась изобразить отрицание бровями:
– А-акоики.
– А-а! Наркотики? – мне понравилось, что в его голосе не было неодобрения. – Мне вот всегда было интересно: а как, собственно, определить, алкоголик ты или не алкоголик?
Я попыталась сказать: «Это вопрос не ко мне», но получилось что-то вроде «Эо аос эое».
– Нет, конечно, когда ты, в конце концов, оказываешься в Клойстерсе, тут уж нет сомнений, что ты алкоголик… этот зуб на ладан дышит.
Я встревожилась и подобралась, но он не заметил моей тревоги.
– Не то чтобы я пил каждый день, – продолжал он, – но… если пройти канал, его еще можно спасти. И тянуть с этим нельзя.
Пройти канал! О нет! Я точно не знала, что это такое, но, судя по отзывам знакомых, которым приходилось с этим сталкиваться, – нечто ужасное.
– Нет, не каждый день, – продолжал трепаться доктор, – только по вечерам, ха-ха-ха…
Я жалко кивнула.
– Но я никогда не пью, если на следующее утро нужна твердая рука. Ха-ха!
Я с тоской смотрела на дверь.
– С другой стороны, стоит только начать – и уже не остановиться, понимаете?
Я со страхом кивнула. Наверно, лучше с ним во всем соглашаться.
Пожалуйста, не делайте мне больно!
– Оглянуться не успеешь – и ты уже пьян в стельку. Понимаете, что я имею в виду?
По-моему, он вовсе не нуждался в моих ответах.
– А потом – депрессия. Нет-нет, не отвечайте, конечно! – он даже разволновался. – Просто жить не хочется.
Он перестал шуровать у меня во рту, но оставил там свою ковырялку и зеркальце. Он положил руку мне на лоб и застыл в задумчивости. Человек настроился на долгий откровенный разговор.
– Мне случалось думать о самоубийстве после тяжелой ночи, – признался он. Я, между тем, чувствовала, как ручеек слюны бежит по моему подбородку. Опасаясь, что это выглядит весьма несимпатично, я вытерла слюну. – Представьте себе, дантисты часто кончают самоубийством.
Бровями и глазами я попыталась выразить ему свое сочувствие.
– Очень своеобразное занятие – всю жизнь, день за днем, смотреть людям в рот, – ручеек слюны уже превратился в Ниагару. – День за днем, черт побери! – он заговорил тоненьким голоском: – Доктор, у меня дырка в зубе, почините его, доктор, мне больно, сделайте что-нибудь! – с тобой только о зубах и говорят. Зубы, зубы, зубы!
Течет!
– Я как-то сходил на пару собраний Анонимных Алкоголиков, так просто, посмотреть, что
Отпустите меня, бога ради!
– Но я понял, что это не для меня. Я же говорю: я не каждый день пью. А по утрам – никогда. Только когда руки очень сильно дрожат.
– А-а-а, – сказала я ободряюще.
Разговаривай со своим тюремщиком, налаживай с ним отношения, постарайся расположить его к себе.
– Жена грозится, что уйдет, если я не брошу, – продолжал он. – Но если я брошу, у меня просто ничего не останется, моя жизнь будет кончена. Это все равно, что умереть. Понимаете?
И тут он пришел в себя. И, видимо, пожалел о своей откровенности, и о том, что так уронил себя в моих глазах. И сразу стал искать способ восстановить равновесие.
– Сейчас я сделаю вам укол. Но вам ведь это не впервой, верно? – мерзко хихикнул он. – Люблю лечить наркоманов. А то большинство людей так боятся шприца! Ха-ха-ха. Может, хотите сами уколоть? Ха-ха-ха. Вы захватили с собой жгут? Ха-ха-ха. Что ж, по крайней мере, вам ни с кем не придется делиться иглой, ах-ха-ха-ха!
Меня бросило в холодный пот. Он ошибся во мне: я панически боялась игл. А еще больше боялась того, что последует за уколом. Все мое тело напряглось, когда он отогнул мне губу и воткнул острую иглу в мою нежную десну. Когда холодная жидкость хлынула в мою плоть, у меня волосы дыбом встали от отвращения. Боль от укола становилась все сильнее по мере того, как он вводил лекарство. Мне казалось, это никогда не кончится.
Я потерплю еще пять секунд, загадала я. Но если он не уложится в них, тогда я не знаю, что сделаю. И вот, когда я уже была готова заорать от боли, он вытащил иголку. Но мне хватило времени осознать, что я слишком труслива, чтобы выдержать еще какие-то манипуляции у себя во рту. Теперь я бы предпочла терпеть зубную боль.
Однако, когда я уже была готова шмыгнуть из кресла к двери, по моей губе разлилось чудесное покалывающее онемение, оно распространилось на всю половину лица, его мягкие, прохладные пальцы пробирались все дальше и дальше.
Я испытала нечто вроде душевного подъема. Мне понравилось это чувство! Откинувшись в кресле, я наслаждалась им. Какая удивительная вещь – новокаин! Если бы это онемение распространилось на все мое тело! И на мои чувства тоже!
Но счастье длилось недолго. Потому что я припомнила все ужасные истории, которые мне когда-либо рассказывали о зубных врачах. Как Фиделма Хиггинс однажды пошла в поликлинику, чтобы удалить зубы мудрости под общим наркозом. Так ей, вместо того, чтобы удалить четыре зуба мудрости, выдрали по ошибке здоровый глазной зуб. Или, как однажды Клер рвали зуб, и корни оказались такими разветвленными, что, как она рассказывала, врач вынужден был упереться носком ботинка ей в грудь, и тянуть. И уж конечно, мне на память пришел этот вечный зубной кошмар – сцена из фильма «Марафонец». Я даже не смотрела «Марафонца», но это неважно. Я достаточно слышала об этом, учитывая мою чувствительность, чтобы у меня внутри все перевернулось от ожидания невыносимой боли, которую должны были причинить мне руки этого страшного человека и его бормашина.