Каникулы совести
Шрифт:
«Бессмертный Лидер… мною…»
Вглядевшись в меня чуть пристальнее, он тут же попытался исправиться:
— Да вы погодите, погодите, не пугайтесь заранее, тут ничего такого уж неприятного нет — может быть, вам даже будет интересно. И я, конечно, буду там с вами…
Но было поздно. Современный, приличный человек во мне уже не поддавался реанимации. Я смутно догадывался, что лицо моё в этот миг напоминает вытянутую морду старого осла, но мне, в общем, было всё равно. Достоинство, престиж, этикет и прочие атрибуты нового времени на какое-то время утратили для меня всё своё значение. Мелькнула спасительная мысль — не издевается ли надо мной этот молодчик? — но один взгляд на него
— Я вижу, это для вас неожиданность? — наконец, пришёл он мне на помощь, за что я был ему чертовски благодарен, — ибо, если б он и далее продолжал дожидаться моего ответа, мы бы с ним, наверное, до конца времён вот так сидели друг напротив друга и молчали — шокированный старый осёл и модный политический деятель, по уши гордый своей миссией. А он, наконец, сбавил градус пафоса и улыбнулся — весьма отечески. — Вы, я вижу, очень скромный человек. И напрасно. Скромность, конечно, замечательное качество, но ложная скромность — большой грех. Уничижение паче гордости — слышали?.. Специалисты вашего уровня должны снисходить до властей, а не трепетать перед ними. Поверьте, для нас и лично для Бессмертного Лидера будет огромной честью, если вы согласитесь подарить нам энную (модное словцо) частицу своего времени…
«Для Бессмертного Лидера будет огромной честью, если я…»
— В каком качестве?.. — пробормотал я, чтобы хоть что-то сказать, на что Игорь тут же ответил — видно, ответ был у него заготовлен заранее:
— В качестве гостя — крупного учёного и просто интересного собеседника и приятного человека.
— Простите меня, — я постепенно приходил в себя, но голос немилосердно дрожал, — вы простите меня, Бога ради, Игорь Игоревич, но я не совсем Вас понимаю. Вы уверены, что ни с кем меня не путаете, что вам нужен именно я?.. (Они никогда не ошибаются, запоздало вспомнил я, но слово не воробей; к счастью, шеф безопасности милостиво проглотил это оскорбление). Я, ей-Богу, не представляю, чем мог привлечь внимание господина президента. В науке я человек незаметный и…
Кострецкий остановил моё словесное недержание, мягко положив ладонь мне на запястье, как это делают с понравившейся женщиной, — и на лице его отразился ласковый упрёк, который я перевёл бы следующим образом: «Ты же так хорошо начал, не унижайся, будь достоин меня и себя».
— Какой же вы незаметный? Помилуйте, — из вежливости решил он элегантно перейти на сленг моей юности, да промахнулся: в конце двадцатого века так уже не говорили. И вновь лингвистический промах представителя безупречной службы согрел мне душу куда вернее дорогого вина — и я, наконец, смог вздохнуть почти свободно. — Не надо кокетничать. Вы очень уважаемы в широких научных кругах. А если простой рабочий люд и не узнаёт вас в метро, так это только делает вам честь — дешёвая популярность никогда не украшала серьёзного учёного. Но мы-то с Александром Васильевичем люди образованные, поверьте. Не надо нас недооценивать, — он снова примирительно улыбнулся, как бы говоря: «Видишь, я шучу с тобой, значит, у тебя всё в порядке», — и тут же опять посерьёзнел. — Господина Бессмертного Лидера очень заинтересовала ваша тема «Осознание бессмертия души в лечении депрессий и других психогенных расстройств». Он досконально изучил все ваши крупные работы и хочет познакомиться с автором лично…
Снова доверительная улыбка, но уже с грустинкой. — Да вы не бойтесь, он не станет вас терроризировать всякой там научной проблематикой. Просто…
Он вдруг смолк и усмехнулся, как
— Ну, ладно, не буду вас мучить. Открою маленький секрет, — тут он перегнулся через столик, едва не подпалив свечой свою короткую стильную куафюру, и горячо прошептал мне в лицо: — На самом деле ему просто охота поболта-а-ать с кем-нибудь поста-а-арше-е-е-е…
Как ни был я ошеломлён всем происходящим, но этот пассаж — такой неожиданный в свете его предыдущих витиеватостей — не на шутку меня покоробил и даже возмутил.
Маленькое примечание. Дело в том, что тема, которую он назвал — осознание бессмертия и тд, — не очень-то любима моими коллегами. Даже, лучше сказать, совсем не любима. Иначе говоря, я застолбил её, как золотоискатель — свою территорию, и вот уже много лет в гордом одиночестве разрабатываю эту пусть не особенно щедрую, а всё же подчас приносящую золотые крупицы жилу. Многие, знаю, надо мной посмеиваются — но мне, в общем, на это наплевать.
Но президента Гнездозора — единственного на планете человека, давным-давно осознавшего своё бессмертие, и не какое-нибудь там вилами на воде писанное, а самое что ни на есть ощутимое, земное, телесное — эта проблема и впрямь могла бы заинтересовать. Да, несомненно, могла бы. Иное, пожалуй, и представить себе трудно. Ему, несомненно, будет любопытно узнать, что по этому поводу думает (тоже единственный в своём роде!) специалист. Это казалось мне вполне естественным. Так что — к чему Кострецкий приплёл сюда мой возраст, я не совсем понимал.
Видимо, я, сам того не желая, издал горлом какой-то протестующий звук, — ибо в следующий миг, когда великий глава ИБР, наконец, перестал дышать мне в лицо ёлочным ароматизатором и вернулся в более подобающее ему положение, лицо его было уже не покровительственным, как секунду назад, а почти виноватым:
— Пожалуйста, не сердитесь, я не хотел обидеть вас. Вы меня, вероятно, не так поняли. Можно, я буду откровенным? — он снова положил руку на моё запястье и доверительно сжал его.
— Поймите простую вещь. Бессмертному Лидеру трудно быть постоянно самым старшим и умным. Хочется и ему расслабиться, почувствовать себя несмышлёнышем. А это с каждым годом, сами понимаете, всё труднее. Всё невероятнее становится найти достойного собеседника. Даже ровесники постепенно выживают из ума. Вы в этом смысле — уникальный человек, просто уникальный. Вы ведь принадлежите к поколению его родителей, таких уже почти не осталось, а те, кто выжил, давным-давно в маразме (извините!). Вам же удалось сохранить блестящий ум и, что немаловажно, прекрасную форму. Вы в каком-то смысле сродни ему. Поверьте, вы нам очень нужны, очень. Ну, так вы согласны? — он почти просительно заглянул мне в глаза, — скажите, вы согласны?..
Попробовал бы я отказаться! Его ласковые интонации ни на секунду не ввели меня в заблуждение — я прекрасно понимал, что люди такого ранга, как Кострецкий, не просят, а приказывают. С другой стороны, объяснения его были весьма логичны и внушали доверие. Под их воздействием мне и впрямь начинало казаться, что в предложении, которое я только что получил, нет ровным счётом ничего экстраординарного.
Что я, собственно, теряю? Почему бы и в самом деле не съездить с комфортом на природу, не отдохнуть, не провести время с приятными людьми?.. Ну да, большими людьми, влиятельными, почти небожителями, — ну так что же? С чего я, в самом деле, так трепещу перед ними — разве я себя на помойке нашёл? Тем более они сами меня приглашают. Так почему бы мне, чёрт возьми, в кои-то веки не расслабиться и не поверить, что мой возраст и статус дают мне полное право быть с ними на равных? И вправду? Почему?