Каникулы в стране сказок
Шрифт:
Вслед за мыслями стали возникать сами по себе разные нечеловеческие желания и намерения: то мне захотелось вспорхнуть с лавочки и немного полетать по воздуху, то посидеть на самой вершине березы, то немного пожить в скворечнике…
А когда я, по привычке, попробовал опять подумать о чем-нибудь человеческом, то у меня, к моему удивлению, на этот раз ничего не получилось. Арифметика мне показалась глупейшим занятием. Двойка почему-то вообще перестала меня расстраивать и потеряла всякое значение, а Мишка Яковлев стал мне представляться не знаменитым на всю школу отличником, а каким-то
В это самое время у меня по ногам начали ползать мурашки. Они ползли все скорее и скорее. Потом побежали по спине, по рукам, по всему телу. Вдруг совершенно неожиданно мне захотелось поклевать овса. Да, да! Овса! Нечищеного, сырого овса! И чтобы он лежал на земле в пыли. И чтоб его было много, этого овса, очень много. В общем, столько, чтобы я мог наклеваться досыта.
Сижу я на лавочке с закрытыми глазами, по телу у меня мурашки словно сумасшедшие носятся, как ребята на большой перемене, а я сижу и думаю: «Интересно, что же означают эти мурашки и этот овес? Мурашки — это еще мне понятно, это я, наверное, ноги отсидел, а при чем здесь овес?»
Я даже мамину овсяную кашу на молоке с вареньем и ту ел дома всегда без всякого удовольствия. Почему же мне хочется сырого овса? Я ведь все-таки человек, а не лошадь! Сижу, думаю, гадаю, но ничего сам себе объяснить не могу, потому что глаза у меня плотно закрыты, и от этого в голове совершенно темно и неясно.
Тогда я подумал: «Уж не случилось ли со мной чего-нибудь такого…» — и поэтому я решил осмотреть себя с ног до головы…
Затаив дыхание, я чуть-чуть приоткрыл глаза и первым делом взглянул на свои ноги. Смотрю — у меня вместо ног, одетых в ботинки, босые воробьиные лапы, и этими лапами я стою босиком на лавочке, как самый заправский воробей. Я открыл глаза пошире, смотрю — вместо рук у меня крылья. Открываю глаза еще больше, верчу головой, гляжу — сзади торчит хвост. Это что же получается? Получается, что я все-таки превратился в воробья!
Я — воробей! Я больше не Баранкин! Я самый настоящий, самый что ни на есть воробейный воробей!
Так вот почему мне так вдруг захотелось овса: овес — любимое кушанье лошадей и воробьев! Все понятно! Нет, не все понятно! Это что же выходит? Значит, моя мама была права. Значит, если по-на-сто-я-ще-му захотеть, то можно действительно всего достичь и всего добиться!
Вот это открытие! О таком открытии стоит, пожалуй, прочирикать на весь двор. Да что на весь двор — на весь город, даже на весь мир!
Я распустил свои крылья! Я выкатил грудь! Я повернулся в сторону Кости Малинина — и замер с разинутым клювом.
Мой друг Костя Малинин продолжал сидеть на лавочке, как самый обыкновенный человек… Косте не удалось превратиться в воробья!.. Вот тебе раз!
Событие десятое
Что на воробьином языке означает…
Малинину не удалось превратиться в воробья!
Он пыжился, жмурился, все время ощупывал себя руками, чуть слышно шептал себе под нос: «Вот я! Вот я! Превращаюсь в воробья!» — и все безрезультатно. А еще торопил
— Малинин! — закричал я на Костю. — В чем дело? Почему ты не превращаешься в воробья?..
Но вместо этих слов из моего рта вылетало обыкновенное воробьиное чириканье: «Чик-чирик! Чьвит-чьвит! Чиу-чиу!»
Повернув голову, Костя посмотрел в мою сторону и с изумлением вытаращил глаза.
— Баранкин! — сказал он. — Это ты, Баранкин?..
— Чио! Чио! Чья! Чья! — ответил я ему по-воробьиному, что означало: «Конечно, я! Не узнаешь, что ли?!»
Убедившись, что я не вру и что я уже действительно не я, а самый настоящий воробей, Малинин покраснел еще больше — наверное, от зависти! — и чуть даже не разревелся.
— Как же это у тебя получилось? — спросил он, часто моргая глазами.
Я сказал:
— Чень-чень-чень! Чик-чик-чик!.. (Очень просто! Чик! Чик! Чик! И готово!)
Затем между мною и Костей произошел следующий разговор на разных языках:
Костя (со слезами на глазах). Значит, превратился! Вот здорово! А почему же я не превратился?
Я. Чирик! Чим-чирим! (Откуда я знаю!) Чирик-чик-вить-чить! (Наверное, хотел не по-настоящему!)
Костя. Что ты на меня чвикаешь? Говори по-человечески!
Я. Р-р-р-рчик! Чуть-чуть-чьвим-чим! (Как же я могу говорить по-человечески, если я воробей!) Чепчик! Чичинип!
Костя. Еще «чепчиком» обзывает!
А я совсем его и не обзывал «чепчиком». Я ему сказал: «Не падай духом, Малинин! Еще раз попытайся».
Костя стал ругать меня за то, что я, не дожидаясь его, превратился в воробья, но я ему не стал ничего чирикать в ответ. Мне самому тоже было это неприятно. Уговаривались вместе превратиться в воробьев — и вот вам, пожалуйста. Конечно, быть воробьем одному не так интересно, как вдвоем.
Я махнул крыльями. Взлетел. Уселся на забор злой-презлой и повернулся спиной к Косте Малинину. И надо же было, чтобы в эту минуту на улице из-за угла показался на велосипеде Мишка Яковлев. Я схватился крыльями за голову. Все пропало! Теперь Малинин уже ни за что не успеет превратиться.
— Вот я! Вот я! Превращаюсь в воробья! — донесся до меня снизу голос Кости Малинина.
Не сводя глаз с Мишки Яковлева, я крикнул Косте с забора:
— Чим-чим-чим! Чер-чилим! Чер-чилим! Чересчур! Черес-чур! (Поздно! Мишка на велосипеде едет! Сейчас он тебя учиться поведет!)
Сам чирикаю и вижу, как Мишка уже въехал во двор и к лавочке подъезжает, на которой сидит несчастный Костя Малинин, то есть не сидит, а должен был сидеть… Я говорю «должен был», потому что, когда Мишка Яковлев подрулил к лавочке, Кости на скамейке уже не было. Вместо Кости на скамейке стоял на полусогнутых лапах воробей, и, судя по всему, этот воробей был не воробей, а бывший Костя Малинин. Значит, пока я переживал и уже ни во что не верил, Костя Малинин взял и тоже превратился в воробья со второй, а может, и с третьей попытки. Впрочем, неважно, с какой попытки, важно, что превратился.