Каньон Тираннозавра
Шрифт:
Мелоди выждала, пока пауза станет неловкой, и лишь потом ответила:
– Это щедрое предложение. Я его оценила.
– Мы держим марку, – напыщенно ответил президент.
– Жаль, что я не могу его принять.
Пиэл развел руками. Мелоди помедлила еще.
– Вы нам отказываете, Мелоди? – У Пиэла на лице читалось недоверие, словно сама мысль о нежелании остаться в музее была абсурдна, уму непостижима.
Мелоди ровным голосом отвечала:
– Кушман, я пять лет просидела в подвале, выполняя для этого музея работу самого высокого уровня. Ни
– Нет, конечно же, мы вас замечали... – Пиэл явно был в затруднительном положении. – Теперь все переменится. Позвольте заметить, наше предложение ведь тоже не раз и навсегда сформулировано. Вероятно, следует пересмотреть его в комитете и подумать, не можем ли мы сделать для вас больше. Должность штатного смотрителя... А вдруг? – Мимолетная улыбочка, подмигивание.
– Я уже отказалась от должности преподавателя Гарвардского университета.
Брови Пиэла взлетели от неподдельного изумления, которое он быстро скрыл.
– Бог мой, ну и шустрые они там. – Президент с трудом выдавил из себя смешок. – А можно поинтересоваться деталями их предложения?
– Меня звали на кафедру Монткриффа. – Мелоди старалась, чтобы губы не растянулись в улыбке. Ситуация ее чертовски забавляла.
– Кафедру Монткриффа? Что ж, это... просто исключительно. – Он прокашлялся, оперся на спинку кресла, быстро поправил галстук. – И вы им отказали?
– Да. Изучать динозавра я отправляюсь в Национальный музей естественной истории.
– В Национальный музей? – При упоминании о главном сопернике своего музея президент побагровел.
– Именно. В Вашингтон. Правительство планирует создать при Уайт-Сэндс специальную лабораторию, оборудованную в соответствии с требованиями биологической безопасности четвертого уровня. Там будет проходить изучение динозавра и «венериных зеркалец». Меня пригласили на должность заместителя директора по научным исследованиям и в связи с этим собираются назначить штатным смотрителем Национального музея. Возможность продолжить изучение динозавра имеет для меня немалое значение. Загадку «венериных зеркалец» еще предстоит разгадать, и сделать это хочу я.
– Таково ваше окончательное решение?
– Да.
Пиэл поднялся, протянул руку и изобразил на лице бледную улыбку.
– Тогда, доктор Крукшенк, позвольте мне поздравить вас первым.
Благодаря воспитанию Пиэл приобрел одно прекрасное качество, подумала Мелоди: он хорошо держался, когда проигрывал.
7
Домик – небольшое бунгало – стоял на живописной боковой улочке в городе Марфа, штат Техас. Пятнистая тень ложилась от огромного платана на газон, окруженный белым частоколом, с которого от жары сходила краска. На подъездной дорожке был припаркован «Форд-фиеста» 1989 года, а на двери переоборудованного гаража висела табличка со сделанной от руки надписью «СТУДИЯ».
Том
– Я здесь, – послышалось из гаража.
Они приблизились, дверь гаража поднялась, внутри обнаружилось симпатичное ателье. Появилась его хозяйка, одетая в белую мужскую рубашку огромного размера, заляпанную краской. Рыжие волосы женщины были подобраны наверх и перевязаны полоской ткани. Невысокая, живая и привлекательная, со вздернутым носиком и мальчишеским лицом, она имела задиристый вид.
– Я могу вам чем-то помочь?
– Я Том Бродбент. Это моя жена, Салли.
Женщина заулыбалась.
– Все правильно, Робби Уэзерс – это я. Большое спасибо, что приехали.
Они проследовали вслед за ней в удивительно милое ателье с окнами под потолком. Белые стены были увешаны пейзажами. Необычной формы камни, отшлифованные дождями куски дерева, старые кости и ржавые железки в художественном беспорядке лежали на столах у дальней стены.
– Садитесь. Хотите чаю? Кофе?
– Нет, спасибо.
Они сели на специально свернутый японский матрас, а Робби Уэзерс тем временем вымыла руки и, сняв повязку, тряхнула кудрявыми волосами. Подвинув деревянный стул, она присела напротив Тома и Салли. В ателье струился солнечный свет. Повисло неловкое молчание. Том не знал, с чего начать.
– Так, значит, – сказала Робби, глядя на него, – это вы нашли моего отца?
– Да.
– Я хочу, чтобы вы мне все рассказали: как обнаружили отца, что он говорил – все.
Робби, видимо, была женщиной деловой и прямодушной.
Том начал говорить. Он рассказал ей, как услышал выстрелы, как подъехал посмотреть, в чем дело, и нашел на дне ущелья ее умирающего отца.
Робби, помрачнев, кивнула.
– А как именно он... упал?
– Лицом вперед. Ему несколько раз стреляли в спину. Я перевернул его, сделал искусственное дыхание, и он открыл глаза. – Том замолчал, сомневаясь, не слишком ли вдается в детали.
– Он выжил бы, если бы его вовремя вывезли оттуда?
– Нет. Раны были смертельны.
– Понятно.
Робби ухватилась за край стула, и у нее побелели костяшки пальцев.
– Ваш отец сжимал в руке какой-то блокнот. Он велел мне взять его и отдать вам.
– Что именно он говорил?
Тому даже не пришлось вспоминать, настолько четко та сцена запечатлелась у него в мозгу.
– Он сказал: «Это для Робби... Для дочки моей... Обещай, что ей отдашь... Она узнает, как найти... Клад...»
– «Клад», – со слабой улыбкой повторила Робби. – Так он называл свои окаменелости. Никогда не говорил «окаменелость» – вечно боялся, вдруг кто присвоит себе его находку. Потому и изображал полусумасшедшего кладоискателя. Часто брал с собой явно поддельную карту сокровищ, чтобы люди думали, будто он какой-нибудь шарлатан.
– Да, теперь стало понятно то, над чем я долго ломал голову. В общем, я взял у него записную книжку. Он... уже умирал. Я сделал все, что мог, но у него не было шансов. Он только о вас и беспокоился.