Канонир
Шрифт:
— Кто бы был против, только не я.
Мы чокнулись, потом повторили. Потом были ещё тосты, затем купили ещё один кувшин вина — уже побольше.
— А ты чего, лекарь, не дома? Ладно, я — купец, известное дело — волка ноги кормят, а купца — торговля. За товаром приезжал, потому и в корчме сижу — а ты?
— Из семьи ушёл, — нехотя признался я. — Примаком был.
— Это плохо. Свой дом иметь надо, чтобы не выгнал никто. А куда теперь?
— Сам не знаю, в раздумьях.
— Давай со мной, во Владимир! Мы там тебе
— Богом прошу — не надо про невесту. Сыт я уже семейной жизнью, отойти надо.
Купец хохотнул.
— Бывает. Перемелется — мука будет. Так едешь со мной?
— Еду, чего мне теперь во Пскове делать?
Мы пьяно облобызались. Расстались за полночь.
Разбудил меня стук в дверь. Я, как был в исподнем, так и открыл, только тулуп сверху накинул.
— Здоров ты спать, брат, — шагнул в комнату купец. — Забыл, о чём вчера уговаривались?
— С тобой ехать.
— Так собирайся живо. Сейчас поедим немного, и в путь.
Чего мне было собирать? Мешок с деньгами — правда, неполный, едва одна треть, сумка с бельишком, и ещё одна — с инструментарием. Одеться — одна минута, ещё две — на туалет и умыться, и вскоре мы ели кашу с мясом, запивая сытом. Поев, надели тулупы и вышли во двор.
Слуга кинулся осёдлывать мою лошадь, а купец принялся проверять, как уложен да увязан груз на санях. Конь у него был здоровый, как немецкий першерон. Скорости от такого не жди, зато любой груз тянуть легко будет.
Когда слуга привёл моего коня, купец предложил:
— Клади свои пожитки в сани. Тебе удобнее ехать будет, а мой конь даже не почувствует.
Я так и сделал. Сунул свои вещи под полог на сани и поднялся в седло. Завидев саблю на боку, купец спросил:
— Владеешь али для грозности носишь?
— Учён немного, за себя постою.
Купец вытащил из-под полога секиру, показал мне и вновь убрал.
— А мы по–дедовски, так оно надёжнее. Вдвоём-то мы уже не всяким разбойникам по зубам, как мыслишь?
— Лучше без этого обойтись.
— Твоя правда.
Калашников по дороге ехал впереди, я верхом — за ним. Узковата дорога, только когда съехали на лёд реки, я пристроился рядом.
До вечера мы наговорились всласть, перебрав многие темы — от чумы, гулявшей по Руси о прошлом годе, до торговли.
— Пока снег да дороги проезжие, думаю ещё пару ходок за товаром сделать, а ежели удача не отвернётся, ладно куплю, — мечтательно произнёс купец.
— Зачем она тебе? Её покупают не в соседнее село сплавать. В дальние города, а то и чужие страны на ладье ходят. Каждое путешествие, почитай — по полгода. Когда же с семьёй быть?
— Зато выгодней. За море сходил — сам–три, а то и сам–пять обернуться можно. По месту же крутишься–вертишься, а получается — то с товаром прогорел, то разбойники обчистили. А три года тому назад опричники лапу на товар наложили, вообще с пустой телегой домой вернулся. Хорошо,
— Так и в море пираты да каперы есть.
— Пушку куплю, — рассудил купец.
Эх, Александр, знал бы ты, что одной пушкой от каперов не отбиться. Видимо, не был в море никогда, не обжигался.
До полудня мы успели проехать вёрст пятнадцать, что для лошади, запряжённой в сани, довольно неплохо. Мирно тянулся наш разговор.
На берегу замёрзшей реки показалась большая деревня, и только мы с ней поравнялись, как оттуда на лёд хлынула толпа парней и молодых мужиков. Все они были изрядно выпивши, многие без верхней одежды — кровь молодая да вино грели. И прямым ходом — к нам. Видно — кулаки чесались. Нет, чтобы между собой кулачный бой устроить — стенка на стенку, так решили чужаков побить.
Я, надо признать, слегка струхнул. У них в руках никакого оружия нет — ни ножей, ни кистеней, о саблях я уж и не говорю — откуда они у деревенских. Стало быть, и против них оружие применять нельзя. Ранишь кого или убьешь — видаков полдеревни. Никакой суд — хошь княжий, хошь наместника — не оправдает.
Положение спас купец. Он шустро соскочил с саней, вытащил из-под облучка кнут. С толстой ручкой, длинным — метра четыре — хлыстом. Расставив ноги, он преградил путь приближающейся толпе. Мне стало неуютно. Я расстегнул тулуп, проверил пистолет. Оружия-то у них нет, только и кулаками можно калекой сделать али до смерти забить.
По мере того как толпа приближалась, пьяные выкрики усиливались. Александр стоял молча — спокойно, незыблемо. Толпа остановилась, вперёд выскочил шустрый подросток, и, как водится, стал поносить нас, провоцируя на драку.
Купец стоял молча, с непроницаемым лицом.
Наконец некоторым, наиболее рьяным парням, надоело ждать. И они кинулись к купцу. Александр как-то ловко взмахнул кнутом, и хлыст из бычьей кожи прошёлся по рубахам, разорвав их.
Толпа взвыла, собираясь просто затоптать нас. Купец заработал хлыстом, как голодный — ложкой. Щелчки бича следовали один за другим, удары были сильные, мощные. Такие, что если под удар попадал один человек, то его отбрасывало назад, а одежду рвало в клочья, обнажая исполосованную кожу.
Толпа сначала остановилась, затем стала медленно отступать, а потом и вовсе рванула назад. На льду реки остались треухи, варежки, клочки порванной одежды. Такого владения кнутом я ещё не видел. Один! Один бичом разогнал пьяную толпу. Я был удивлён без меры. У меня всегда профессионализм, в чём бы он не проявлялся, вызывал уважение.
— Александр, ты силён. Глянь–ко, один толпу разогнал.
— Так на кулачках мы бы вдвоём с ними не справились, не секиру же доставать.
Купец снова уселся в сани, сунув кнут под полог, и мы продолжили путь.