Кант за 90 минут
Шрифт:
Должны ли мы думать, что Кант выдал бы своих друзей-евреев нацистам? Нет: все, что нам о нем известно, позволяет сказать, что здесь он бы последовал чувству долга. Его высокоразвитый ум быстро бы обнаружил правило, которое запрещает ему выдать своих друзей.
Вопрос о том, следует ли лгать или нет, выдает некоторый дефект системы Канта. Безошибочно можно сказать, что он исключительно серьезно относился к этой проблеме. Он даже размышлял над тем, стоит ли подписываться в конце письма "ваш преданный слуга", что было обычным для того
Однако в более серьезных вещах, таких, как литература, он оставался непреклонен. Он был против чтения романов. Они делают наш ум «фрагментарным» и ослабляют память, "поскольку было бы глупостью запоминать романы, чтобы потом рассказывать их другим". Не следует сбрасывать со счетов то, что Кант здесь подразумевает, что помнит все прочие книги. Он тем не менее упускает из внимания тот факт, что чтение романа Руссо «Элоиза» было для него формирующим опытом, который не сделал его ум фрагментарным и не ухудшил память.
Канту нравилась поэзия, но только если она была созданной разумом, гармонией между мужеством и чувствами. Поэзию без рифмы он считал просто сошедшей с ума прозой. Музыка была для него иным и гораздо более сложным видом искусства. Она одна могла пробить щит, скрывавший его невыраженные эмоции, и поэтому он был особенно резок по отношению к ней. Он не любил народную музыку, похожую на ту, что пела ему его мать. Музыкантов считал бесхарактерными, поскольку то, что они играли, сводилось целиком к чувствам. Он рекомендовал своим студентам воздерживаться от слушания музыки, поскольку она сделает их женственными. Однако сам он все-таки посетил один концерт, который давался в память о философе Моисее Мендельсоне.
Ему концерт показался бесконечным стоном, и больше Кант на концерты не ходил.
В 1790, в возрасте 58 лет, он опубликовал третью, и последнюю, часть своего «монстра» — "Критику способности суждения". Она посвящена главным образом вопросам эстетики, но также касается вопросов теологии и многих других. Кант доказывает, что существование искусства предшествует художнику и что через красоту мира мы познаем его творца. Как он ранее заметил, в расположении звезд на небе, а также в нашей внутренней склонности к добру видна работа Бога.
Как в теории ощущения, так и в этике Кант пытается найти метафизическое основание для эстетического суждения. Он хочет установить априорный принцип, который делает возможным чувство прекрасного. Здесь Кант стоит на еще более зыбкой почве. Всегда сложно прийти к согласию относительно того, что является красивым. Некоторые считают швейцарские Альпы "шоколадной конфеткой", находят духовное содержание в импрессионизме. Другие же — нет. В таких вопросах просто невозможно прийти к согласию. Но Кант был полон решимости выразить все в своей системе.
Кант считает: "Тот, кто описывает что-то как прекрасное, настаивает на том, что все должны соглашаться в этой
Кант продолжает утверждать, что только благодаря единству и взаимосвязанности природы возможна наука. Это единство невозможно обосновать, но следует принять на веру. С ним связана идея о целесообразности природы. Кант говорит, что целесообразность природы — это "особое априорное понятие". Как мы уже знаем, это понятие не обязательно для принятия единства и взаимосвязанности природы. Последнее сегодня даже ставится квантовой теорией под сомнение.
Хотя мы не можем доказать целесообразность мира, мы должны рассматривать его так, "как если бы" у него была цель, утверждает Кант. Он не отрицает зла, безобразности и других очевидно бесцельных явлений мира, но считает их гораздо менее значительными, чем их воодушевляющие противоположности. В следующем веке Шопенгауэр принял абсолютно противоположную точку зрения, возможно более полно обосновав ее. В конце концов, ни оптимистическая, ни пессимистическая позиции не могут никаким образом быть доказаны, и выбор их остается полностью делом характера.
Тем временем Кант продолжал жить по неизменному расписанию, и граждане Кенигсберга продолжали сверять часы по философу, выходящему на прогулку: три часа ровно. Мнение Канта о том, что время целиком принадлежит сознанию и не имеет ничего общего с реальностью, возможно, как-то перекликалось с его образом жизни в Восточной Пруссии. Провинция с юга и запада граничила с Польшей, которая жила на час раньше Пруссии. А на востоке находилась Россия, в которой по григорианскому календарю было на одиннадцать дней «больше», чем во всей Европе. Ближайшие люди, жившие по тому же самому времени, находились на западе, в Германии, отделенной Польшей от Пруссии на много миль.
Кант жил на Принцессиненштрассе, в доме, разрушенном в 1893 году. Там за ним присматривал старый сварливый слуга Лампе, с которым философ позволял себе быть столь же сварливым. Все должно было делаться абсолютно правильно. Лампе должен был даже помогать своему хозяину каждый вечер раздеваться в определенном порядке. И когда Кант отправлялся спать, он обязательно надевал ночной колпак летом и два — зимой, которая в Кенигсберге, находящемся недалеко от Балтийского моря, могла быть очень холодной.
Канту повезло с публикацией его трех великих «Критик». В то время политическая ситуация в Пруссии была на редкость спокойной, что не часто бывало в этих землях. Сомнительно, чтобы он мог опубликовать свои произведения в большинстве других стран Европы. Он очень ценил это и посвятил "Критику чистого разума" Зедлицу, министру образования Фридриха Великого. Как это соответствует скучному провинциальному профессору, Кант выказывал внешнее уважение к королю. Но сердцем, как ни удивительно, он был революционером. И поэтому презирал французских философов, вившихся при дворе Фридриха.