Канун Рождества
Шрифт:
– Похоже, у неё переохлаждение.
– Ещё бы в такую ночь. Но как она тут очутилась? – спросил Лёшка, только вернувшийся в дом.
– Пути Господни неисповедимы. Она здесь, значит, мы должны помочь ей.
Настоятель снял с Одиллии куртку, перепачканную кровью, и отдал алтарнику. Лёша понёс её в прихожую и аккуратно положил на скамейку. Он подумал, что эта вещь может стать уликой. Испытывая необъяснимое волнение, подросток вернулся в комнату.
– Я не вижу никаких ран, – сказал иерей, осторожно снимая промокшие ботинки и носки.
Одиллия дрожала. Тепло
– Пальцы ледяные, – подметил настоятель, когда коснулся её ладоней. – Неси шерстяные шарфы.
Лёшка достал из шкафа все шарфы, которые у них имелись. Настоятель тем временем, снял холодную одежду необычной гостьи. Оставив только футболку и шорты, он поспешно закутал незнакомку в одеяло. От его внимательных глаз не ускользнул глубокий шрам на левом запястье и синяки.
– Принести горячей воды? – предложил алтарник.
– Позже, сейчас будем действовать деликатно, – проговорил настоятель, заворачивая руки незнакомки в шарф.
– Может, растирать кожу?
– Нет, мы добьёмся её омертвения. Надо греться постепенно. Принеси, пожалуйста, чая.
Схватив фонарик, Лёшка побежал в трапезную, взял большую кружку, налил в неё ароматного чая и вернулся.
– Вот, держите, – он протянул кружку настоятелю. – Что я ещё могу сделать?
– Больше ничего. Остаётся ждать, – терпеливо произнёс настоятель.
Ожидание порой становится суровым испытанием. Но никогда не стоит опускать руки и предаваться унынию. Настоятель приподнял голову женщины и поднёс напиток к обветренным губам. Одиллия пила торопливо и жадно.
– У неё обезвоживание, наверное, провела без воды день или два, – допустил настоятель.
Одиллия закашлялась. Её лицо горело, на щеках проступали белые пятна, тело отказывалось подчиняться ей. Она испуганно вздрогнула, когда священник дотронулся до пылавшего лба.
– Тише, – ласково прошептал настоятель и помог гостье лечь на подушку.
Одиллия обвела комнату встревоженным взглядом. Стены были побелены совсем недавно, единственным их украшением служили круглые механические часы. Она лежала на сколоченной из сосновых досок кровати с жёстким матрасом. Рядом разместили тумбочку, покрытую коричневым лаком и самодельный стул. Тускло светившая лампада и кружка отбрасывали причудливые тени. Пространство виделось нереальным, а контуры вещей – размытыми. Казалось, что Оди всё ещё кружила посреди заснеженных гор, не в силах найти выход из морозного лабиринта.
– Как вас зовут? – спросил иерей Владимир.
Устало закрыв глаза, она ничего не ответила. Темнота, будто лавина, внезапно обрушилась на неё.
"Расскажи ему всё!" – велел голос Одетты.
Оди хотела закричать, что ничего не скажет, но получился только слабый стон.
– Отдыхайте, – произнёс Владимир и укрыл её одеялом.
Вероятно, неизвестная скоро придёт в себя и ей понадобится помощь. Он поставил стул рядом с тумбочкой поближе к единственному источнику света, взял потрёпанную книгу, которую не мог дочитать уже несколько недель. Остаток вечера настоятель провёл у постели странной гостьи.
Одиллия вернулась в тот страшный день, который проживает в душе вновь и вновь. Тринадцатый день рождения.
Сквозь тонкий зазор в шторах солнце несмело заглянуло внутрь комнаты. Оно нежно касалось закрытых век, скользило по щекам солнечным зайцем. Сонно что-то пролепетав, Оди забралась под одеяло. Блик крался по полу, а вместе с ним появилась она. Бледное отражение былого. Одетта по обыкновению зашла в комнату Одиллии, которая дремала, но слышала лёгкие шаги сестры. Одетта стянула одеяло с Одиллии и легла рядом, совсем, как в детстве. Они не разлучались, когда ночью бушевала гроза, или Оде снился кошмар. Сестрёнка приходила всегда. Сейчас от Одетты исходил пугающий запах тлена. Повеяло холодом, от которого не спастись даже с помощью огня.
"Ты никогда не избавишься от меня! – шепнула на ухо Одетта. – Я всегда буду с тобой. Ведь мы неразлучны. Помнишь, Инь и Ян".
Шёпот звучал, будто издалека и казался едва различимым пением птиц за окном, звуком ветра, игравшего с ветвями деревьев.
Одиллия повернулась и увидела сестру. Она была мёртвой. Прекрасное лицо обернулось уродливой маской смерти, губы почти сгнили, а рот превратился в зловонную впадину. Это была уже не Ода, а злобный дух. Она потянулась, чтобы обнять Одиллию, но та отпрянула и, испугавшись, вскочила.
– Не трогай меня! – вскрикнула Оди, до сих пор пребывая во сне.
Задремавший настоятель проснулся и подбежал к гостье. Одиллия тревожно озиралась, не понимая, что происходит и где она находится. Перед глазами летали белые мухи, словно бесновалась вьюга, в ушах шумело. Пространство было наполнено напряжением и страхом, сгустившимся вокруг незнакомки. Настоятель укрыл её упавшим одеялом, поднёс к губам, кружку с остывшим чаем. Гостья посмотрела на священника, безразличная ко всему, сделала глоток и смежила веки.
– Отдыхайте, – пробормотал он и поставил кружку обратно на тумбу.
– Вам помочь? – поинтересовался Лёшка, просунув голову в дверной проём.
– Ложись спать. Я подежурю, вдруг ей станет лучше, – распорядился настоятель.
Лёша согласился с ним и пошёл в свою крошечную каморку, что располагалась рядом с галереей. Уснуть в такую необычную ночь не получится. Ведь впервые на Лёшиной памяти в церкви остаётся переночевать турист. Точнее туристка. И какая! Он мельком разглядел её. Чёрные, как у цыганки, локоны обрамляли бледный овал лица и подчёркивали изумрудно-зелёные глаза, блестевшие под широкими бровями. Чувственные губы, что-то шептали в бреду.