Каныш Сатпаев

Сарсекеев Медеу

Так мыслимо ли, чтобы старцы, собравшиеся на праздник в аул Имантая, могли представить себе возможность иной будущности для наследника бия, кроме той, что была связана с умножением стад и накоплением богатства? Уклад кочевой жизни, повседневный быт казахов были страшно далеки от научных интересов. А государственные мужи имели по поводу степных жителей вполне определенную точку зрения. Вот что читаем в письме высокопоставленного чиновника оренбургскому губернатору: «Я не завлекаюсь гиперболическими желаниями филантропов устроить киргизов, просветить и возвысить на ступень, занимаемую европейскими народами. Я от всей души желаю,

чтобы киргизы навсегда остались пастухами... чтобы не сеяли хлеба и не знали не только науки, но и даже ремесла...»

Неудивительно поэтому, что среди 165 тысяч казахов Павлодарского уезда в тот последний год уходящего века насчитывалось всего несколько десятков людей, знавших русскую грамоту. Правда, хозяйство степняка веками обходилось без помощи книжных знаний. Скотоводство кормило и одевало казаха. А благополучие семьи зависело больше всего от собственного трудолюбия и наличия пастбищ. Аул, где родился первый казахский академик, не был исключением — не самый богатый, но и не нищий.

В личном архиве академика, хранящемся в Институте геологических наук имени К.И.Сатпаева АН Казахской ССР, есть несколько воспоминаний современников, знавших Каныша в детские годы.

«Он рос, как все дети нашего аула... Играл в асыки5 — для этого мы взбирались на вершину сопки Карамурын, где была ровная площадка. От нас, особенно от своего брата Бокеша — шумливого мальчика, мастера на всевозможные придумки, — Каныш отличался тихим нравом, неразговорчивостью», — вспоминает Мукуш Шадетов.

«С малых лет у него был недетский характер, — пишет Иген Баязитов. — В одну игру Каныш не мог долго играть, глядишь — и заскучал раньше всех... Помню его голос, звонкий и мелодичный. Играть на домбре он научился немного раньше всех нас, своих сверстников».

«В детстве он был совсем малорослым, а голова необычно большая. Вспоминается шутка мальчишек по этому поводу: он-де до двух лет не мог без посторонней помощи стоять на ногах — слишком объемистая голова перетягивала. Каныш часто хворал, рос хилым, болезненным...» — вспоминает его дядя Мажикен Ержанов.

По рассказам сверстников, маленький Каныш предпочитал сидеть над книжкой с картинками, кем-то случайно завезенной в аул. Весной с переездом на джайляу мальчик любил бродить по степи, особенно в зарослях прибрежного камыша какого-нибудь озера, и искать яйца диких гусей и уток. Нетрудно представить то удовольствие, которое испытывал он, собирая сладкую полевую клубнику. Разумеется, и верховая езда на жеребенке приводила его как истого степняка в неописуемый восторг.

Конечно, жизнь кочевников не была сплошным праздником. Суровая природа порой донимала людей холодными сильными ветрами, ливнями и снегопадами. Бесконечные переходы, необходимые для выпаса стад, доставляли детям много невзгод. В холодные дни весенних и осенних кочевок ребятишки толпились вокруг дымившего посреди юрты очага, чтобы отогреть коченевшие руки и всегда босые ноги. И суровую долгую зиму нелегко бывало перенести в скученности тесных, плохо проветривавшихся глинобитных хижин с их убогим отоплением и освещением.

Но трудные условия жизни, каждодневное соприкосновение с жесткой природой степи закаляли детей. И они вырастали неприхотливыми, мужественными, терпеливыми и стойкими ко всякого рода невзгодам.

«Хотя Каныш был самым младшим в семье, Имантай-ата6 не делал для

него никаких поблажек и исключений, — рассказывает Нурлан Касенов. — Глава нашего аула всегда придерживался в воспитании своих детей, да и всех нас — аульных мальчишек — строгих правил. Все должны трудиться. И малые и взрослые. «От труда люди не умирают, а становятся крепкими и гордыми» — вот его жизненное правило».

В возрасте двух лет (по некоторым сведениям, пяти лет) Каныш лишился матери. Чахотка все-таки доконала Салиму. Старшая жена отца, бабушка Нурум, заменила мальчику настоящую мать, и ребенок отвечал ей подлинно сыновней любовью. Но будущий академик никогда не забывал той, кто дала ему жизнь. В 1963 году, за год до кончины, уже надломленный неизлечимым недугом, Каныш Имантаевич приехал на старую отцовскую зимовку и своими руками установил на могиле родителей надгробный камень...

По заведенному предками порядку размеренно текли будни в десятом ауле. Ранней весной отправлялись в дальний путь, возвращались на зимовку глубокой осенью. Зимой джигиты часто седлали коней, группами выезжали на охоту, иногда отправлялись погостить в другие аулы. Изредка сами принимали гостей.

Уход за скотом, разговоры о пастбищах, о кормах, заботы о том, чтобы выгодно продать лошадей на ярмарке и на вырученные деньги приобрести необходимую утварь и припасы, — все это целиком заполняло дни кочевника, и время бежало незаметно неделя за неделей, год за годом.

Каныш уже стал лихим наездником. Умел без помощи старших взобраться на коня — правда, приходилось подводить его к лестнице, прислоненной к стене дома, и забираться на третью ступеньку, чтобы добраться до седла. Мальчик выполнял небольшие хозяйственные поручения, пригонял с пастбища дойных кобылиц или отправлялся пригласить родича по делу из Большого аула.

Земляки Каныша славились как охотники. Многие держали соколов, ястребов. Каныш любил наблюдать соколиную охоту на уток. Поэтому охотники, выезжая на озера неподалеку от аула, частенько звали с собой младшего сына Имантая. Тогда он просил оседлать своего саврасого и с большим достоинством выезжал из аула в толпе всадников.

Однажды во время охоты молодые джигиты, увлеченные погоней за зайцем, не заметили, как Каныш исчез из виду. Спустя некоторое время его конь вернулся в аул без хозяина, волоча чембур по земле. Перепуганные аульчане немедля отправились на поиски. Виновник переполоха вскоре нашелся. Он спокойно шагал в сторону родного кочевья, тихо напевая, словно ничего не случилось. Карманы его бешмета были набиты разноцветными камнями. Оказалось, что, отстав от охотников и потеряв кавалькаду из виду, мальчик набрел на необычную россыпь, искрившуюся под солнцем. Он слез с коня, стал собирать камни и не заметил, как чембур выскользнул из рук. Когда он попытался поймать саврасого, конь ускакал. Пришлось идти пешком. Но камни Каныш не бросил.

Вряд ли следует делать из этого случая далеко идущие выводы, всерьез связывать одно из многих увлечений детства с будущей профессией академика. Но факт, что Каныш и в дальнейшем не забывал о камнях. Учитель Н.Е.Алексеев, его наставник по двухклассному училищу в Павлодаре, писал в своих воспоминаниях: «...Возвращаясь на учебу в училище после летних каникул, Каныш Сатпаев однажды привез большую коллекцию разных минералов. Эти разноцветные камешки руды явились тогда пополнением естествоведческого кабинета училища».